Джон Лоу. Игрок в тени короны

— Ты, Рауль, забыл, что мы пришли только что с Рыночной площади. Если бы ты был там и видел то тягостное зрелище, свидетельницей которого была я, ты бы чувствовал себя подавленным и униженным.

Брат отвернул лицо от неё и пытался скрыть свою досаду тем, что стал крутить свои красивые усы.

— Да, братец, сердце моё разрывалось от стыда и боли. А кто поставил отца у позорного столба? Кто ссылает его в каторжные работы? Ты, ты, его сын! О, стыдись, стыдись, стыдись самого себя!

— Что хочешь сказать ты этим нелепым обвинением? — закричал Рауль. — Горесть лишила тебя ума. Ты говоришь вздор.

— Нет, это не вздор. Я говорю правду, Рауль. Я обвиняю тебя в доносе в Палату на отца.

— Чушь! Почему ты обвиняешь меня в этом? — спросил он.

— Никто, кроме тебя, не мог сделать этого. Старый Дельмас, которому только и доверился отец, страдает теперь вместе с ним. А ты, сын. Ты даже не колебался.

— Клянусь душой, ты несправедлива ко мне, Коломба! Я ничего не знал об аресте отца и о приговоре над ним до тех пор, пока не пришёл сюда.

— Лжёшь! Отец был арестован через несколько часов после твоего последнего посещения, когда ты разведал средствами, которые тебе самому известны лучше всего, что у отца спрятаны деньги. Но страшись! Отцеубийство не пройдёт безнаказанным.

— Я не останусь здесь, чтобы выслушивать такую брань от сестры, — сказал Рауль, теряя терпение. — Но прежде позволь мне исполнить моё обещание — вот тебе деньги!

— Я не возьму их, — ответила она с отвращением. — Они добыты ценой крови моего отца. Слушай, Рауль! Если ты ещё не совсем загрубел, постарайся загладить своё преступление, добившись смягчения несправедливого приговора над отцом. Сделай это! Спаси его — и я прощу, я буду благословлять тебя. Иначе — никогда не называй меня сестрой.

— Я сделаю всё, что могу, но боюсь, что мои попытки будут напрасны. Я прощаю то, что ты сейчас сказала, но советую тебе быть осторожнее в разговоре со мной на будущее время.

— Но я говорю правду, Рауль, ты знаешь это.

— Правду не всегда можно говорить безнаказанно в настоящее время. Ты думаешь, что я донёс на отца? Это — жестокая обида. Знаешь ли ты, что за слово «доносчик», которое ты бросаешь мне в лицо, наказывают смертью?

— В самом деле? — воскликнул Харкорт, который всё время оставался в качестве заинтересованного зрителя этой сцены. — В таком случае, я заслуживаю наказания. Рауль Лаборд! Я решительно называю ваше поведение мерзким, и можете быть уверены, что я не стану скрывать моего мнения.

— Не затрагивайте меня, господин Харкорт, или будете раскаиваться в вашей смелости, — сказал Рауль, хватаясь за рукоятку рапиры. — Как сейчас сказал сестре, я готов не обращать внимания на то, что произошло, но на будущее время я не буду так терпелив.

С этими словами он надменно удалился. Ивлин посмотрел ему вслед с удивлением, смешанным с отвращением.

— Ах, сударыня! — сказал он, обращаясь к Коломбе. — Я недоумеваю, как это у такой хорошей и преданной сестры может быть такой недостойный брат.

— Я ещё больше недоумеваю, как у моего отца, этого идеально честного человека, мог быть такой недостойный сын. А между тем Рауль не всегда был дурным — в детстве он подавал большие надежды. Его испортили развратные товарищи. Я когда-то его нежно любила, и теперь мне трудно ожесточить своё сердце против него, но я должна сделать это, если только он не раскается и не исправится. Прощайте, господин Харкорт! Примите мою горячую благодарность за всё, что обещаете сделать.

— Прощайте, сударыня! Не стану слишком обнадёживать, чтобы не ввести вас в обман, но сделаю всё, чтобы достигнуть освобождения вашего отца.

Он поклонился и ушёл. Коломба следила задумчиво за его удаляющейся фигурой, пока он не повернул на Ново-Орлеанскую улицу и не исчез. Тогда она с Лизеттой вошла в ворота.

Глава XVIII. Господин д’Аржансон

Покинув Коломбу, Ивлин Харкорт прежде всего направился в дом Джона Лоу на Вандомской площади, но так как попытки его добиться желаемого свидания были безуспешны, то он пошёл в отель английского посольства. К несчастью, лорд Стэр уехал в Версаль, так что и с ним нельзя было ничего сделать. Потерпев такую неудачу, Харкорт написал длинное и горячее письмо Джону Лоу, в котором, рассказав все подробности дела Лаборда, молил ходатайствовать перед регентом за этого несчастного человека. Несколько часов спустя Харкорт, к своему удовольствию, получил любезный и сочувственный ответ, где ему назначалось свидание около полудня на следующий день. В точности в назначенный час Харкорт явился на Вандомскую площадь. Под колоннадой подъезда великолепного отеля Джона он нашёл роскошный экипаж, запряжённый парой коней в богатых попонах. Пока он обращался к высокому швейцару, стоявшему с другими лакеями в передней, явился сам Лоу. Сердечно пожав ему руку, он пригласил его сесть в экипаж и сопровождать его в Пале-Рояль. Харкорт с признательностью принял предложение. Дорогой Лоу сказал ему: