Джон Лоу. Игрок в тени короны

— Великолепно! — ответил Миль. — Вы знаете, он купил прекрасный увеселительный дом на улице Шарон. Это — настоящее совершенство. Передняя расписана самим Ватто, каждая комната изысканно меблирована, как залы в Пале-Рояле. Ужин был накрыт на пружинном столе, который поднялся перед нами, когда мы вошли в пиршественный зал. Душистые восковые свечи отражались на его блестящей доске, обрамленной хрустальными подвесками. Лучшие цветы распространяли кругом своё благоухание. Никогда не было такого роскошного и обильного ужина. Каждое блюдо — что твой Лукулл[101], вина — настоящий нектар. Звуки нежной музыки доносились из скрытого от взоров оркестра, но не мешали разговорам. Словом, это был ужин сибарита, всего было вдоволь. Правда, было немного стеснительно: в числе гостей были г. Лоу и леди Катерина, а потому соблюдалось крайнее приличие.

— Ну, это мне не по вкусу, — заметил Горн. — Я люблю полную вольность ужинов регента.

— Надеюсь, Коссар скоро устроит снова угощение и пригласит меня, — добавил Этамп. — Однако все миссисиписты живут как князья.

— А для чего же деньги, как не для того, чтобы тратить их на наслаждения! — воскликнул Миль. — Тысячи людей теперь живут распутно и расточительно, которые несколько месяцев тому назад не имели даже средств к жизни. Да, много перемен произвёл тот великий волшебник, что стоит во главе дел. Одним ударом своего жезла он превратил лакея в лорда, горничную — в прекрасную леди. Лакеи и кучера разъезжают теперь в собственных каретах.

— Извините, дорогой, они не всегда ездят в каретах, — прервал его Этамп со смехом. — Правда, у них имеются большие кареты, но они не могут отвыкнуть от старых привычек и нередко взлезают на козлы или становятся на за пятки. Одна дама рассказывала мне, что однажды, войдя в партер Оперы, она встретила свою кухарку, которая была одета гораздо роскошнее её и украшена бриллиантами.

— Эти прихоти и глупости недавно разбогатевшего простонародья в высшей степени смешны, — захохотал Горн. — Не зная, что делать со своими деньгами, они тратят их направо и налево. Но выйдемте, господа, устроим несколько небольших сделок. Нужно отправиться к нашему маклеру Папильону. Я достал для продажи несколько пятисотенок. Вы пойдёте со мной, Миль?

— Я скоро присоединюсь к вам. Теперь же нужно подождать Коссара.

Горн и Этамп вышли, оставив Миля одного. Вскоре явился Коссар и поспешно сказал:

— Теперь пора привести в исполнение наш план. Ивлин Харкорт сейчас придёт сюда. Он хочет продать 50 «матушек». Каждый пай стоит 12 000 ливров; но я так настроил рынок, что они упали до 3000. Купите у него паи за эту цену и заплатите «дочками».

— Хорошо. Сколько «дочек» я должен буду дать ему?

— Двадцать. Остальное предоставьте мне.

В эту минуту у открытого окна показался Ивлин. Заметив его, Миль крикнул:

— Добрый день, господин Харкорт! Не устроить ли сегодня какую-нибудь сделку?

— Хотите купить несколько паёв «Западных»? Я продаю 50 штук.

— Они упали в четыре раза, но я согласен дать за них 20 «дочек». Войдите, пожалуйста!

Ивлин согласился, и после небольшого торга сделка была заключена. Едва только она окончилась, как на улице послышались громкие возгласы, говорившие о какой-то перемене.

— Что случилось, господин Фагон? — спросил Коссар у человека, стоявшего близ окна.

— «Дочки» упали, — ответил Фагон, бывший тайным агентом Коссара. — Рынок вдруг переполнился ими.

— Намного упали?

— На две трети, и, вероятно, упадут ещё ниже.

— Я дам вам 10 «внучек» за ваши 20 «дочек», господин Харкорт, — сказал Миль.

— Слишком много: давайте только семь, — заметил Коссар.

— Не важно! Ну, согласны, сэр? — спросил Миль, вынимая паи из записной книжки.

Ивлин согласился. Была заключена новая сделка.

— Настроение рынка сегодня неустойчиво, — заметил Коссар. — Я никогда не видел ничего подобного. Чёрт возьми! Что там такое? — воскликнул он, когда услышал новое замешательство на улице.

— «Дочки» понизились ещё наполовину; зато «матушки» поднялись неимоверно, — отвечал Фагон. — Теперь они стоят на двенадцати тысячах ливров.

— Не могу понять, почему они так внезапно поднялись опять! — воскликнул Коссар.

В эту минуту граф Горн и шевалье Этамп ворвались в комнату в большом волнении.

— Всё падает! — кричал Горн. — Мы все разоримся. Пятисотки упали, также и «дочки», и «внучки».

— Но «матушки» поднялись, — сказал Коссар.

— Верно, — ответил Горн. — К несчастью, я продал свои.

— И я также — сказал Ивлин. — Я только что продал 50 штук капитану Милю.

— Вы получите 10 штук обратно за 20 пятисоток, — предложил Миль.

— Идёт! — воскликнул Ивлин, передавая ему 20 паёв в обмен на 10 других.

Пока Горн разглагольствовал против игроков, постыдным уловкам которых он приписывал происходящие перепады, Фагон крикнул:

— Новая перемена, господа!

— Что такое? — спросил Коссар.

— «Матушки» опять понижаются, а пятисотки, «дочки» и «внучки» поднялись.

— Чёрт возьми, вам не везёт сегодня, господин Харкорт!