e10caee0b606418ade466ebb30b86cf4

всё же признаёт, что «ложный гений разоблачён как банальный убийца»,1 –

иначе пришлось бы предположить, что критик каким-то образом забыл о действительно худшем из возможных человеческих сомнений, неважно, художника или нет, – сомнении в запрете «проливать красненькое», как выразился в

первых же строках своей документальной повести её герой.

Ходасевичу вторит В. Вейдле, задающий риторический вопрос о смысле

романа: «…разве всё это не сводится к сложному иносказанию, за которым

кроется не отчаяние корыстного убийцы, а отчаяние творца, неспособного поверить в предмет своего творчества?».2 На Вейдле, в свою очередь, ссылается

Мельников, изъявляя своё с ним согласие и присовокупляя сюда же солидар-ное с Вейле мнение Г. Струве: «Основоположная тема Набокова, тесно связанная с его эгоцентризмом, – тема творчества… Тема эта для Набокова – трагическая … ибо она связана с темой неполноценности».3

Как уже выше упоминалось, в предисловии к американскому, 1966 года, изданию перевода «Отчаяния», Набоков дал своему герою краткое, недву-смысленное определение «душевнобольного негодяя», которого «никогда ад

не отпустит … ни под какой залог».4 В сноске к интервью, данном Набоковым

в том же году А. Аппелю, приводится примечание, согласно которому в этом

новом издании пересмотрен не только перевод, но отчасти и смысл самого романа.5 Это было сделано, прежде всего, в целях большей литературной реле-вантности романа для американского читателя, но и, заодно, для достижения

большей ясности его понимания.

Так или иначе, но вряд ли нам придётся усомниться, что Сирин 1932 года, так же как, в конечном итоге, и Набоков 1966-го, подразумевал в образе Германа Карловича, через все хитросплетения его пародийно-спекулятивной фи-1 Возрождение. 1934. 8 нояб., № 3445. С. 3-4.

2 Круг. 1936. Кн. 1 (июль). С. 185-187.

3 Мельников Н. Криминальный шедевр... С. 33-34; см. также: С. 34. Сн. 25; Вейдле В.

Рец.: В. Сирин. «Отчаяние» // Круг, 1936, № 1. С.186; Струве Г. Русская литература в

изгнании. Н.-Й., 1956. С. 289.

4 Набоков В. Отчаяние. Предисловие к американскому изданию. Собр. соч. в 4-х т.

СПб, 2010. Т. 2. С. 405.

5 Набоков В. Строгие суждения. М., 2018. С.112. Сн. 1 (примечание А. Аппеля).

203

лософии, не только «мелкого беса», профанирующего искусство,1 но и в прямом, а не иносказательном смысле убийцу.

* * *

«Если бы я не был совершенно уверен в своей писательской силе, в чудной своей способности выражать с предельным изяществом и живостью … не

будь во мне этой силы, способности и прочего, я бы не только отказался от

описывания недавних событий, но и вообще нечего было бы описывать, ибо, дорогой читатель, не случилось бы ничего. Это глупо, но зато ясно. Лишь дару

проникать в измышления жизни, врождённой склонности к непрерывному

творчеству я обязан тем… Тут я сравнил бы нарушителя того закона, который

запрещает проливать красненькое, с поэтом, с артистом… Но, как говаривал

мой бедный левша, философия – выдумка богачей. Долой».2

Так начинается роман. Что можно понять из этих истерически захлёбы-вающихся стенаний сослагательного наклонения (если принять за данность, что «дорогой читатель», к которому сходу, с непрошенной доверительностью,

«по-достоевски», обращается герой, не обязан тут же, как фокусник-эрудит

или профессиональный филолог, вытаскивать из кармана памяти соответству-ющую аллюзию – в конце концов, литературное произведение должно быть

понятно и из самого себя, – к тому же в пыли генеральной уборки автора на

каждый чих не наздравствуешься. Книжки продаются для читателей и должны

быть понятны даже мальчику из андерсеновской сказки, узревшему «новое

платье короля»).

После этого невольного, тоже сходу и в сердцах, выяснения отношений –

то ли с автором, то ли с рассказчиком, то ли с ними обоими, продолжаем –

спрашиваем: чтó «не случилось бы»? И что это за нелепое, глумливое сравнение нарушителя закона «проливать красненькое» с поэтом, с артистом – слегка

передёрнутое подражание лаврам Раскольникова? Непонятно ничего, кроме

того, что сразу заявляющий о себе, залихватски самоуверенный рассказчик то

ли написал, то ли ещё только собирается написать повесть о чём-то, что уже

произошло. Таковы нарочито невразумительные первые строки романа, и они

же, как окажется (но только при повторном чтении), часть перепрыгнувшего в

его начало вполне вразумительного и прискорбного финала: неудавшейся повести и судьбы героя. Читателю же придётся одновременно осваивать и то, и

другое – и роман, и повесть, – причём «в одном флаконе» и желательно «не

взбалтывая», то есть пытаясь как-то отличать роман от повести, а автора от

героя, хотя не очевидно, что во всех случаях это возможно, а в некоторых, в

порядке автопародии, неотличимость и предусмотрена.

1 Сконечная О. «Отчаяние» В. Набокова и «Мелкий бес» Ф. Сологуба // В.В. Набоков: Pro et Contra. СПб., 2001. С. 520-531.

2 Набоков В. Отчаяние. Собр. соч. в 4-х т. С. 407.

204