e10caee0b606418ade466ebb30b86cf4

Дальнейшие попытки автора найти издателя для четвёртой главы или романа целиком были безуспешны вплоть до 1952 года, когда «Дар», наконец, был издан полностью, без купюр, нью-йоркским издательством имени Чехова.

Следующее, 1975 года издание, тщательно подготовленное автором, вышло в

издательстве «Ардис» (Энн Арбор), основанном большим поклонником творчества Набокова – Карлом Проффером. Английский перевод, осуществлённый

Майклом Скэммелом в сотрудничестве с автором, появился в 1963 году.3

«Замысел “Дара”, – отмечает Долинин, – возник у Набокова на фоне

оживлённых дискуссий о кризисе романа и может считаться острой репликой

в литературной полемике конца 20-х – первой половины 30-х годов. В нём

синтезированы три ведущих прозаических жанра этого времени: романизиро-2 Там же. С. 23.

3 Подробнее см. там же. С. 22-25.

4 Там же. С. 24-25.

1 Там же. С. 25-26.

2 Там же. С. 26.

3 Nabokov V. The Gift. New York, 1963.

314

ванная биография (biographie romance’), модернистский метароман и автобио-графический Kunstltlerroman».4

Понятно, что впервые и спустя четверть века обращаясь к англоязычному

читателю «Дара», Набоков хотел в авторском предисловии как-то объясниться с

ним относительно обстоятельств создания романа и характера его жанра: что

будучи эмигрантом, он с 1922 года жил в Берлине, что роман был написан и

опубликован во второй половине 1930-х годов с пропуском четвёртой главы, что «мой отец не исследовал Средней Азии» и «я не ухаживал за Зиной Мерц».

Однако, когда Набоков заявляет, что «ни это обстоятельство» (жизнь в Берлине), ни «то, что у меня с ним» (молодым героем) «имеются некоторые общие

интересы, как, например, литература и чешуекрылые, ничуть не означает, что

читатель должен … отождествить сочинителя с его сочинением: я не Фёдор Годунов-Чердынцев и никогда им не был»,5 – в самой стилистике здесь слышится

некий оттенок отчуждения и менторской, не допускающей возражений интонации, оттенок какого-то парадоксального, выстраданного отречения зрелого

Набокова от прежнего Сирина и лучшего, самого совершенного из его героев.

Недаром американский и швейцарский Набоков больше всех своих произведений любил «Лолиту», а из героев больше всех ценил заключённых в тюрьме

своего «я» Лужина и Цинцинната Ц. Это – горечь разочарования из-за прерванного «дурой-историей» полёта «метеора»-Сирина, через посредство своего героя Фёдора Годунова-Чердынцева надеявшегося продолжить и дальше

эстафету развития русской литературы, но вынужденного оставить этот маршрут.

Может быть, поэтому как-то непосредственнее и свежее выглядит благо-дарная и даже трогательная реакция Набокова на первое, на русском языке, 1952 года, полное издание «Дара» «самаритянским», по его выражению, издательстве имени Чехова. Тогда он ещё не совсем забыл, что когда-то был Сириным, и даже, по версии Юрия Левинга, озаботился написать письмо редактору

с тем, чтобы в предисловии упомянули, что молодой русский поэт Фёдор Годунов-Чердынцев является альтер-эго автора. По каким-то причинам предло-женная автором вставка в преамбулу так в ней и не появилась, однако сооб-щивший об этом эпизоде в своих «Ключах к “Дару”» Юрий Левинг и по сию

пору не усомнился, что «Годунов-Чердынцев, разумеется, это альтер-эго

Набокова».1 Правда, Долинин опровергает эту версию на том основании, что

автограф авторского предисловия в архиве издательства не сохранился, а при-ложенная к письму Набокова справка об авторе «Дара» и аннотация романа

4 Долинин А. Комментарий… С. 38.

5 Набоков В. Дар. Предисловие к американскому изданию // Собр. соч. в 4-х т. СПб, 2010. Т.3. С. 159-160.

1 Leving Y. Keys to The Gift. Р. 46, 426.

315

написаны на плохом английском и по этой причине к Набокову никакого отношения иметь не могут,2 – аргумент в данном случае уязвимый, поскольку

плохой английский ещё не доказывает, что сообщённая на нём информация

недостоверна. Если она была получена по поручению издательства его представителем, пусть и не слишком хорошо владеющим английским языком, то

это могло быть и непосредственно через автора, с его ведома и согласия.

Как бы то ни было, в наличии «образа и подобия» автора в его протагонисте сомневаться не приходится, даже и без учёных определений так называемой

«модернистской», то есть «вымышленной» автобиографии. Если, скажем, по

мнению С. Сендеровича, «Фёдор Годунов-Чердынцев не портрет, а концепту-альный образ», то это вовсе «не упраздняет глубокого родства героя с автором

«Дара».3

Более того, будучи почти на десять лет старше своего протеже, Набоков

фактически служит ему навигатором, наделяя кумулятивным опытом, извлека-емым как из своих творческих штудий, нацеленных на поиск себя как идеального Творца («антропоморфного божества»), так и из собственных жизненных

перипетий, – ограждая, таким образом, своего подопечного от разного рода