e10caee0b606418ade466ebb30b86cf4

В середине же 1930-х, в рецензиях, появлявшихся по свежим следам журнальных публикаций романа,1 «парижане» Г. Адамович и В. Ходасевич, всегдашние антиподы эмигрантской критики, – впервые, неожиданно, независимо

друг от друга и практически почти цитатно сошлись во мнениях о новом произведении Сирина, поочерёдно воскликнув: «Нас пугают, а нам не страшно»

(или: «Он пугает, а мне не страшно») – с напоминанием, во втором случае, у

Ходасевича, что «получается то, что некогда сказал Лев Толстой о Леониде

Андрееве.2 При этом Адамович, признав, что ранее он недооценивал талант

Сирина, всё же счёл фабулу «Приглашения на казнь» «почти что вульгарно-злободневной» и решительно настоял на том, что «пророческая ценность подобных видений крайне сомнительна».3 Ходасевич, со своей стороны, всегда

высоко ценивший талант Сирина, и на этот раз отдал ему должное, отметив, однако, что первое «задание» (как он выразился), которое автор поставил себе

целью в этом произведении, – «характера философского и отчасти публици-4 Варшавский В. Указ. соч. С. 222.

5 Там же. С. 218.

6 Там же. С. 220.

7 Там же. С. 223.

1 Об этом уже упоминалось в начале главы: см. С. 297.

2 Адамович Г. Рец. // Последние новости. 1935. 4 июля; Одиночество и свобода. СПб., 1993. С. 117; В. Ходасевич. Рец.: «Приглашение на казнь» // Возрождение.

1936. 12 марта. № 3935.

3 Адамович Г. Одиночество и свобода. С. 116.

310

стического» – удалось ему хуже и «разделяет судьбу утопий – ей трудно поверить». Другое дело – «задание» второе, литературное, гораздо лучше, по мнению Ходасевича, удавшееся автору и представляющее собой «не что иное, как

ряд блистательных арабесок ... объединённых … не единством “идейного” замысла, а лишь единством стиля».4 Спустя год, в статье «О Сирине», Ходасевич, находя Сирина «художником формы, писательского приёма», таким удивительным образом не только детализировал, но и переосмыслил свою трактовку «Приглашения на казнь», что означенные «арабески» (узоры, образы –

словом, «игра самочинных приёмов», в его терминологии), «подчинённые не

идейному, а лишь стилистическому единству», получили у него статус «запол-няющих творческое сознание, или, лучше сказать, творческий бред Цинцинната». Уход же героя с эшафота расценивался, в данной интерпретации, не что

иное как «возвращение художника из творчества в действительность».5

Через несколько лет после этих рецензий Гитлер начнёт выписывать такие

«арабески» по всей Европе, что не только изощрённый творческий «бред» Цинцинната, но и дешёвые книжонки пошлого жанра утопий задним числом покажутся прозрением, а дружную беспечную слепоту этих «парижан» к тому, что

заботило «берлинца» Сирина, задним числом приходится объяснять разве что

своего рода эскапизмом и без того обременённых чувством обречённости апатридов.

С другой стороны, «Приглашение на казнь» можно назвать парадоксом

Сирина. С самого начала эмиграции и, казалось бы, до последнего, в одиночку

и вопреки всем чуравшийся всех и всяческих мрачных прогнозов «заката Европы», отказывающийся всерьёз воспринимать глобального значения события

– Первую мировую войну, Октябрьскую революцию, восславивший было «ро-мантическим» ХХ век, – Набоков как никто вдруг почувствовал вот-вот гото-вое состояться «приглашение на казнь».

В «Других берегах» он вспоминает об «антитезисе» своей жизни – годах, проведённых в Западной Европе, когда «туземцы … призрачные нации, сквозь

которые мы [русские эмигранты] и русские музы беспечно скользили, вдруг

отвратительно содрогались и отвердевали».1 Будучи, по собственному признанию, всегда готовым «пожертвовать чистотой рассудочной формы требованиям фантастического содержания»,2 Набоков и произвёл посредством романа-антиутопии эту преобразующую творческую операцию, фактически «пригласив на казнь» любую «тошнотворную диктатуру» как таковую.

4 Ходасевич В. Там же.

5 Ходасевич В. О Сирине // Возрождение. 1937. 13 февр. № 4065.

1 ВН-ДБ. С. 221.

2 Там же. С. 230.

311

Журнальный вариант романа публиковался в «Современных записках» с

июня 1935 года по февраль 1936 (№ 58-60); отдельным изданием он вышел в 1938

году в Париже. Перевод на английский увидел свет в 1959 году, в Нью-Йорке.

ВОЗВРАЩЕНИЕ К «ДАРУ»

«6 апреля 1935 года, – сообщает Бойд, – Иосиф Гессен устроил на дому литературный вечер Сирина. Послушать его пришли более ста человек: он прочёл

стихи, рассказ и блестящий фрагмент из недавно завершённого “Жизнеописания Чернышевского”».1 В «Даре» его герой Фёдор Годунов-Чердынцев определяет цель написания этой биографии как «упражнение в стрельбе».2 В каком-то смысле это определение применимо также и к «Приглашению на

казнь». Однако, и «отстреливаясь» таким образом от всякого рода реальной и

утопической скверны, «свято место» Набоков пусто не оставлял, а заполнял