e10caee0b606418ade466ebb30b86cf4

были бедны, слог был обычным для восемнадцатилетней барышни, но интонация … интонация была исключительно чистая и таинственным образом превра-щала её мысли в особенную музыку. “Боже, где оно – всё это далёкое, светлое, милое!” Вот этот звук дословно помню из одного её письма, – и никогда впоследствии не удалось мне лучше неё выразить тоску по прошлому… Она впи-7 Там же.

8 ВН-ДБ. С. 193.

1 Набоков В. Машенька. С. 80.

2 Там же. С. 86.

3 Там же. С. 88.

59

лась, эта тоска, в один небольшой уголок земли, и оторвать её можно только с

жизнью».4

Тем хуже для Машеньки – вот она, истинная причина, по которой Ганину

было поручено расстаться с ней, – автору казалось, что, разорвав ассоциатив-ную связь его первой любви с утратой родины, можно избавиться от ностальгии или, по крайней мере, унять, заговорить эту непреходящую боль. Средство

же избавления – подспудная, почти интуитивная дискредитация, обесценива-ющая значимость этой любви, благо предметом её была юная «мещаночка», с

точки зрения аристократа весьма уязвимая по части эстетического вкуса, – вот, пожалуйста, какие стишки щедро цитируются автором из её писем Ганину

(кстати, в том числе и Подтягина, которого он, под стать, видимо, Сирину, поэтом полагает из весьма второстепенных).5

И не случайно ещё в среду, за общим столом, уже «озарённый» мечтой

Ганин «подивился, как Машенька могла выйти за этого человека…» – Алфёрова.1 Он появится, Алфёров, а заодно и ответ на этот вопрос – в одном из её

писем: «Очень смешной господин с жёлтой бородкой за мной ухаживал и

называл “королевой бала”. Сегодня же так скучно, скучно. Обидно, что дни

уходят, и так бесцельно, глупо, – а ведь это самые хорошие, лучшие годы». И

вслед она приводит пародийной пошлости четверостишие, в котором сулит

себе, с отчаяния, чтобы не превратиться в «ханжу», сбросить «оковы любви …

забыться … упиться», – весь пассаж заключив своим обычным: «Вот мило-то!».2

Последнее письмо от Машеньки Ганин получил накануне отъезда на

фронт: «Неужели я жила эти три года без тебя, и было чем жить и для чего

жить? ... Боже мой, где оно – всё это далёкое, светлое, милое… Я чувствую, так

же, как и ты, что мы ещё увидимся, но когда, когда? Я люблю тебя. Приезжай.

Твоё письмо так обрадовало меня, что я до сих пор не могу прийти в себя от

счастья…». Непосредственная реакция Ганина на эти строки: «Счастье... – Да, вот это – счастье. Через двенадцать часов мы встретимся. Он замер, занятый тихими и дивными мыслями. Он не сомневался в том, что Машенька и теперь его

любит. Её пять писем лежали у него на ладони».3 Из этого блаженного состояния лукавый и жестокий автор выводит его действием, прогнозирующим финал: к Ганину неожиданно врывается Алфёров, которому приспичило отодвинуть

шкаф, закрывающий дверь между двумя смежными комнатами – его и Ганина, обещавшего уехать, освободив её, тем самым, для Машеньки. Алфёрову шкаф

не поддался. И Ганин, на этот раз нисколько не сердясь, а напротив, весело, за-4 ВН-ДБ. С. 202-203.

5 Набоков В. Машенька. С. 80-81.

1 Там же. С. 50.

2 Там же. С. 81.

3 Там же. С. 82.

60

сунув чёрный бумажник с письмами в карман, «плюнул себе в руки» и шкаф

отодвинул.4 Таким образом, начавшись для Ганина со сборов в дорогу, чтобы

встретить Машеньку, глава 13-я заканчивается освобождением для неё комнаты

в пансионе.

И на вечеринке, накануне её приезда, Ганин думает о том же: «Какое счастье. Это будет завтра, нет, уже сегодня, ведь уже за полночь. Машенька не

могла измениться за эти годы, всё так же горят и посмеиваются татарские глаза. Он увезёт её подальше, будет работать без устали для неё. Завтра приезжает вся его юность, его Россия… Всего шесть часов осталось… В действиях

судьбы есть иногда нечто гениальное».5

Так почему же Ганин, из «тени» возродившийся к жизни, полный энергии, готовый для Машеньки «работать без устали», все эти дни считавший ча-сы до её приезда, уверенный, что она не могла измениться и что она его любит, – почему он, в последнюю, пятничную ночь, споив Алфёрова, и утром, за

час до прибытия поезда ожидая Машеньку на вокзале, – в последний момент

меняет решение? Он, которому автор изначально дал рекомендацию человека, в высшей степени способного «добиваться, достигать, настигать», но непри-годного к отречению и бегству. Ничем иным, кроме отречения и бегства такой

финал назвать нельзя.

Если неспособность порвать с Людмилой, всего три месяца бывшей его

случайной любовницей, повергла Ганина в такую депрессию, то что будет с

ним, пережившим потрясение в связи со всей этой историей с Машенькой?

Что побудило его к бегству? Почему он хотя бы не попробовал испытать эти

свои замечательные качества – такие убедительные в тройном, намеренно эм-фатическом повторении – «добиваться, достигать, настигать»? Ведь он «умел

не только управлять, но и играть силой своей воли».1 Ганин – убеждает нас