Eat you alive (СИ)

У Хосока кровь, то ли из шеи, то ли из груди хлещет, но он не сдаётся. Когтями рвёт грудь волка и одновременно кричит, призывает своих людей, но через серого волка никто не в состоянии пройти, и пока люди бегут за чем-то большим, чем обычное огнестрельное оружие. Тэхён нервничает, что Чонгука долго нет, боится, что тот в порыве дел натворит, и срывается в дом. Тэхён замирает, увидев лежащего на полу Юнги, и только собирается сорваться к нему, как замечает у стены Чимина. Альфа подбегает к омеге, проверяет пульс и, поняв, что тот без сознания, выносит его из дома. Аккуратно положив омегу на сиденье автомобиля, Тэхён идёт обратно за Юнги.

Волк поднимается после очередного удара, только собирается напасть, как Хосок снова человек — ранен, за стену держится, но смеётся. Громко, заливисто хохочет и садится на пол. Волк замирает невдалеке, следит за его движениями.

— Мы можем драться до утра, и кто бы ни победил — правда на моей стороне. Ты пришёл в мой дом, и ты напал на меня, — Хоуп утирает кровь с лица, прижимает руку к кровоточащей ране на груди.

Чонгук знает, что полукровка прав. Знает, что не должен был срываться, а уж тем более обращаться на территории людей. Но повторись момент десятиминутной давности, то он сделал бы всё ровно так же. У Чонгука крик Юнги до сих пор в ушах, он его с собой в могилу унесёт, так же, как и картину, которую застал оказавшись в гостиной.

Этот омега пару часов назад стоял напротив, язвил и даже хмурился обиженно, а потом чуть ли не молил о помощи, а Чонгук ему не поверил, он ему отказал, толкнул обратно к границе, а ещё контрольным выстрелом прямо между лопаток наградил. У Чонгука в голове не укладывается — он сам убивал, на войне не одного положил, но это была война. Он воевал с врагами. Как же можно над своим так измываться, так изощрённо пытать, как можно слабому настолько больно делать. Чонгук возвращает человеческое обличье, подходит к омеге на полу и опускается рядом. Парень жив, он даже в сознании, смотрит своими глазами в самую глубину души, шевелит окровавленными губами, но Чонгуку не разобрать. Он руку к нему протягивает, пальцами дорожки слёз утирает, омега по новой заливается.

— Не плачь, пожалуйста, — Чонгука трясёт, бьёт крупной дрожью, остатки агрессии пока не отпустили, в руках всё ещё глотка полукровки чувствуется, но тихо-тихо она отходит, и ей на смену приходит доселе незнакомое чувство. Видеть его плачущим невыносимо, его бы к себе прижать, обнять, но в таком состоянии его даже шевелить опасно. У Чонгука внутри ядерная война от противоречивых чувств и всемирный потоп из нежности — его личный конец света.

Этого омегу беречь и лелеять, он такой мелкий, и пусть вечно огрызается и даже руками тонкими машет, всё равно он самое хрупкое создание, из ранее виденных. С ним только бережно и нежно, не сломать, не разбить. Его только к груди прижимать, волосами играть, говорить заставлять, а ещё больше улыбаться. Как вообще на такое чудо можно руку поднять — Чонгуку сложно представить, хотя картина, где Хосок истязает хрупкое тело, надолго ещё перед глазами останется.

Юнги моргает, как в замедленной съемке, видимо, ему даже моргать больно. У Чонгука внутренности узлом перетягивает, тошно от себя, своей беспомощности. «Как же ему больно, наверное, он же человек». Чонгук ему свою способность раны заживлять передать готов. Плевать сейчас, что за желания такие и почему, этого ребёнка на руки бы взять и все раны зализать. Но альфа и этого боится, как бы хуже не сделать, и не понятно с какой стороны подойти, будто Юнги рассыпаться может. Он продолжает истекать кровью — её очень много, она везде — на диване, на полу, на стенах. Волк за каждую её каплю города вырезать готов, он скулит, бьётся головой о грудную клетку, хочет рядом лечь, если омега погибнет, то он жить отказывается. Чонгук встаёт на ноги и идёт к так и сидящему на полу Хосоку.

— Что ты за мразь такая? — шипит альфа. — Он же твой брат! Ты избиваешь и насилуешь своего же брата? Ты даже хуже людей, хотя я думал хуже не встречу!

— Не тебе мне морали читать, — кривит рот полукровка. — Вот именно, что он мой брат, мне принадлежит, и это мне решать, что с ним делать.

Хосока перебивают влетевшие в гостиную вооружённые люди. Вся комната за мгновение заполняется людьми, и все держат на прицеле волка.

— Был твоим, — заявляет Чонгук. — Я забираю его и блондина тоже. Если кто-то попробует мне помешать — вырежу. К сожалению, я не могу тебя так быстро убить, также, как и тратить драгоценное время на бой с тобой. Но мы вернёмся к этому разговору, и думаю, с этой минуты официально статус-кво между людьми и оборотнями нарушен.

— Из-за омеги? Великий Чон Чонгук сорвал мир из-за какой-то задницы, — кричит ему Хосок. — Мой братец — молодец, я думал он с твоим замутил, но нет, на главного замахнулся, — дарит Чонгуку кровавую улыбку Хоуп.

— Думай, что это именно так, — Чонгук срывает с кресла покрывало и аккуратно заворачивает в него омегу.

— Я убью тебя, ты ведь знаешь, что я могу, — продолжает полукровка.