Eat you alive (СИ)

— Рон — мой хороший знакомый, и я пригласил его разделить с нами ужин, — констатирует факт Чон и тянется к виски. Заливает внутрь янтарного цвета жидкость, просит ещё. Не чувствует ни вкуса, ни удовольствия — у Чонгука внутри мясорубка, ни один алкоголь в этой долбанной вселенной ему лучше не сделает.

Рон, наконец-то, чувствует, что что-то за этим столом не так, и пусть, до конца не понимает что, но обстановку разрядить пытается. Альфа поворачивается к Чону и начинает обсуждать с ним нововведения в охране границ. Юнги откладывает салфетку и, извинившись, идёт в уборную. Чонгук, не отрываясь, следит за удаляющейся фигуркой в чёрном, чуть ли с места за ним не срывается. Чон впервые за последние месяцы чувствует такое возбуждение, что кончики пальцев горят от желания прикоснуться к коже того, кто ему не принадлежит, и плевать, что Рен уже взглядом на лице альфы дырку просверлил.

Чонгуку везёт — Рену, наконец-то, звонит дизайнер, которого он ждёт с утра, и омега, схватив телефон, убегает разговаривать. Рон просит сигары, а Чонгук, извинившись, отлучается в уборную, для омег.

Юнги сидит на подоконнике и, свесив одну ногу вниз, курит, он не дёргается, не теряется, словно ждёт, словно знал, что альфа придёт. Чонгук подходит ближе и прислоняется к стене.

— Ты закурил, значит, как некрасиво, — усмехается альфа.

— Серьёзно? — звучно смеётся Юнги. — То, что я своё тело продаю — нормально, а сигареты — это некрасиво.

— Зачем? Только не говори, что назло мне, чтобы досадить.

— Ты слишком большого мнения о себе, — Юнги сбрасывает окурок прямо на кафельный пол и, спрыгнув с подоконника, подходит к альфе вплотную. — Ради шикарной жизни, возможности ужинать в таком месте, утирать нос разным выскочкам.

— Дёшево же ты продался, — хмыкает альфа, взгляда с манящих губ не уводит, но и прикоснуться боится. Чонгуку кажется, что он не остановится, что одно прикосновение, и он Юнги до конца сожрёт, а потом ещё и косточки обглодает. Голод. У Чонгука от него перед глазами мутнеет, будто он столько времени до этого момента полз, выживал, существовал, а сейчас Юнги перед ним, манит, соблазняет. Чонгук уже видит, как его кровь по подбородку вниз стекает.

— Разве? — скептически приподнимает бровь омега. — У меня есть всё, чего я ни пожелаю.

— Но каким путём, — отвлекается от его губ альфа.

— Не тебе мне о нравственности говорить, — зло шипит Мин.

— Я запутался, Шуга, — нарочно тянет имя омеги Чонгук, а потом резко поворачивается и вжимает парня стену. — Ты так шикарно играл ангелочка, пока был со мной, или ты так шикарно играешь дьяволёнка сейчас, будучи с Роном.

— Дьяволёнка я не играю, волчонок, — Юнги вырывает руку и проводит пальцам по щеке альфы, но Чон её перехватывает и заламывает.

— Не наглей.

— А то что? — хлопает ресницами Мин. — Тебя там твой омега, между прочим, ждёт, а ты тут со мной в уборной для омег, упираясь стояком мне в бедро, — припеваючи тянет слова Шуга, кладёт ладонь на пах альфы и сжимает сквозь брюки его член.

Чонгук чуть ли не рычит от желания, впечатывает омегу в стену своим телом и впивается в губы, насильно языком внутрь толкается, засасывает, зубами вгрызается и даже не чувствует молотящих его грудь кулачков. Юнги кое-как поцелуй разрывает.

— Урод, нельзя кусаться! Ты мне клиентов отпугиваешь, следы оставляешь, — зло шипит Шуга и пытается пройти, но альфа вновь грубо толкает его к стене.

— Какая же ты шлюха, — выплёвывает слова Чон.

— Красивая, соблазнительная, лучшая в этом долбаном городе, можешь не сомневаться.

— Ты мне омерзителен, — Чонгук на куски словами режет, Юнги аж подбирается весь, потому что видит, как сгущается сумрак в глазах напротив, жажду своей крови в этой бездне ловит.

— Поэтому ты меня глазами весь вечер трахал, — не сдаётся омега. Не в этот раз. Юнги больше в пол смотреть и дрожать не будет. — Не твоя бы белобрысая сучка, ты бы меня там прям на столе разложил. Настолько я тебе омерзителен?

— Что мне мешает это сейчас сделать, уборные самое то для таких, как ты, — ядовито улыбается Чонгук и грубо поворачивает парня лицом к стене, вжимает в холодный кафель и сразу запускает руку ему в брюки.

— Чонгук, — у Шуги голос моментально меняется, будто дрожит даже.

— Что? — Чонгук обхватывает половинку и сильно сжимает. — Больше не такой смелый или боишься, твой ебарь мои следы на тебе увидит? — шепчет ему в ухо альфа и больно кусает мочку. Юнги ломает ногти о кафель, дёргается, пытается вырваться, но ему с альфой не совладать. Чонгук проводит пальцами между половинок, давит на колечко мышц, Юнги внутри плачет, бьётся, просит эту пытку остановить, не позволить ранам вновь раскрыться. Чонгук своей властью упивается, как бы этот новый Шуга ни хорохорился, в руках альфы старый Юнги — такое же вкусно пахнущее дрожащее хрупкое тело, каждый сантиметр которого Чонгук знает наизусть, которое он на ощупь из миллиона узнает, которое ему по ночам снится. Чонгук по этому телу, по этому запаху, по этим губам с ума сходит, дрожит от нетерпения, хочет его ближе, хочет в него глубже, вкус его плоти и крови на губах.