Эдгар Аллан По и Перуанское Сокровище

– Колибри. Прекрасно, – с едва уловимой улыбкой сказала мисс Лоддиджс. – Ну, а меня зовут Хелен.

– Хелен, – повторил чачапоясец и повернулся, собираясь уйти.

– Полагаю, вы знаете, где находится имение Бартрамов! – поспешно крикнула мисс Лоддиджс ему вслед.

Чачапоясец остановился и обернулся к ней, но не проронил ни слова.

– Однажды ночью мне показалось, будто я видела там Иеремию, но, полагаю, это были вы.

Казалось, мисс Лоддиджс вот-вот ударится в слезы, однако она сдержалась и, указав дрожащей рукою на клетку под покрывалом, продолжила:

– Меня волнует судьба лоддигезии. Она такая хрупкая и нежная, а путь до Перу очень и очень далек. Загляните в имение Бартрамов завтра. Я не могу вынести и мысли о ее гибели.

Выражение лица чачапоясца яснее всяких слов говорило о том, что намерениям мисс Лоддиджс он не доверяет, и юная леди немедленно это заметила.

– Даю слово: мы поможем вам вернуть лоддигезию – Сокровище, или, как вы говорите, la Joya – на родину, – заверила она. – Если вы нанесете визит Бартрамам завтра после полудня, я оплачу вам проезд до Перу.

Колибри молчал. Голос мисс Лоддиджс исполнился неподдельного отчаяния:

– Мой друг встретил смерть, пытаясь доставить эту птицу к нам в питомник, в Парадайз-филдс, чтобы она жила там, в наших оранжереях. Теперь я понимаю: это была ошибка, однако смерти он не заслужил. Миссис Карр – моя добрая подруга, и уверяю: они с мужем будут рады помочь вам, – не сводя взгляда с Колибри, сказала мисс Лоддиджс.

Чачапоясец долго смотрел в ее глаза – так долго, словно стремился проникнуть мыслью в самую глубь ее души.

– Возможно, – наконец ответил он и скрылся во мраке, словно фантом из экзотического сновидения, унося призрачную колибри с собой.

Глава сорок третья

Отсветы пламени свечей приплясывали на стенах, превращая наши тени в фантастических, гротескных чудовищ. Мисс Лоддиджс шла по коридору впереди, невзирая на все мои старания нагнать ее. Дюпена мы оставили караулить Ренелле, связанного и запертого в кабинете, а ключи и пистолет сего дьявола прихватили с собой, дабы разоружить его домоправительницу и сторожа. Оружие я держал неуклюже и, отнюдь не уверенный, что прицел мой, буде придется стрелять, окажется точен, всею душою желал, чтоб дело обошлось без стрельбы.

Когда мы достигли двери в спальню домоправительницы, тревоги мои несколько унялись: изнутри доносился раскатистый храп. И если моя теща порой тревожила наш сон клокотанием в горле, то храп домоправительницы звучал до чрезвычайности громко, не оставляя сомнений: спящая глубоко погружена в ночные грезы. Прежде чем я успел помешать, мисс Лоддиджс решительно распахнула дверь, и – вот она, домоправительница Ренелле, лежит под пледом, надежно заглушая заливистым храпом все прочие звуки вокруг. Услышать устроенной нами возни она не могла бы ни за что на свете. Мисс Лоддиджс принялась трясти спящую леди, пока та не пробудилась от сна. Издав исполненный неподдельного ужаса вопль, домоправительница Ренелле поспешно натянула на нос плед, так что в щель меж ним и краем ее необъятного ночного чепца остались видны лишь глаза.

– А ну-ка потише, мисс Томассен. Шуметь бессмысленно, – жестко распорядилась мисс Лоддиджс. – Профессор Ренелле взят нами под арест, и скоро здесь будет ночная стража. Вы останетесь у себя, под замком, пока они вас не допросят.

Услышав это, мисс Томассен разразилась громогласными рыданиями.

– Но я не виновата! – захлюпала она, хватая воздух ртом, точно выброшенная на берег рыба. – Я не сделала ничего дурного!

– Сделали, и еще как. Вы – пособница преступлений, совершенных Ренелле, – сказал я.

– Нет! Это все Джиммерсон! Это он помогал схватить леди!

– А вы и пальцем не шевельнули, чтоб воспрепятствовать явному преступлению! – резко возразил я. – Вашим долгом было сообщить обо всем в полицию, и, если вы не преуспеете в этом сегодня же, дела ваши обернутся действительно скверно.

Учитывая, что мне неоткуда было знать, сколь велико влияние профессора Ренелле на местных служителей закона, угроза моя вполне могла оказаться пустой, но с ее помощью я надеялся отвратить домоправительницу Ренелле от подтверждения любых измышленных им ложных показаний. Тут мисс Лоддиджс ахнула, прервав мои размышления, и я увидел, что она смотрит на пару крохотного размера башмачков, стоявших на комоде, словно церковная святыня на алтаре.

– Мои башмаки!

Схватив их, мисс Лоддиджс немедля уселась в кресло-качалку и начала обуваться.

Рыдания мисс Томассен зазвучали громче прежнего, но отчего – из-за утраты ли башмачков, или из страха перед тюрьмой – сие было не очевидно. Великанша сжалась в комок, точно дитя, и только всхлипывала:

– Я не виновата… Я ничего дурного не сделала… Я не виновата!

– Это вам еще придется доказать, – сказала мисс Лоддиджс, прибавляя к моей угрозе свою.

– Ну, а теперь – где Джиммерсон? – спросил я. – Он в доме?

– Нет, у себя, в сторожке. То есть должен быть у себя. Он еще раньше меня спать отправился, – проскулила мисс Томассен.

– Большое спасибо, – ледяным тоном сказала мисс Лоддиджс и решительно направилась к двери.