Едят ли покойники торты с клубникой?

Петер не отходит от Эммы ни на шаг. Того и гляди, за руку ее схватит. Здесь еще более жутко, чем он ожидал. А Эмма? Она в своей стихии. Знает кладбище как свои пять пальцев. Словно экскурсовод, она рассказывает Петеру истории о покойных, мимо могил которых они проходят. Петеру хотелось бы, чтоб она прекратила болтать. У него и так нервы на взводе – трудно сосредоточиться. А вдруг к ним кто-нибудь подкрадется?

– Что это? – Петер непроизвольно вцепляется Эмме в предплечье.

– Ай! У меня синяки останутся! Что ты там увидал?

– Вон – перед нами! Там кто-то стоит!

– Где?

– Да вот же – прямо перед нами!

Она что, слепая?

– Да отпусти ты меня! – Эмма стряхивает руку Петера.

– Тсс, тише! А то он нас услышит!

– Вряд ли! Это Непомук. Он уже шестьсот с лишним лет ничего не слышит.

– Что? Какой еще Непомук?

– Иоанн фон Непомук, если быть точной. Святой. Он был священником, а в конце XIV века его утопили. Якобы он отказался выдать королю, в чем покаялась на исповеди его жена. Священник ни при каких обстоятельствах не имеет права этого разглашать – даже если ему признаются в убийстве. Представляешь? Как бы там ни было, король очень разозлился и недолго думая скинул бедного Непомука в реку. С тех пор Непомука причислили к лику святых. Говорят, что он помогает тем, кого несправедливо обвинили, и тем, кому грозит опасность от воды, потому что он сам утонул. Не очень-то внушает доверие, если хочешь знать мое мнение. Во всяком случае, сотни статуй Непомука стоят на всяких мостах. Та, что перед нами, раньше стояла на мосту у базарной площади. А потом ее переставили сюда – неизвестно зачем. А знаешь, что самое сногсшибательное?

Петер, конечно, понятия не имеет.

– Когда через несколько сотен лет могилу Непомука вскрыли, его язык якобы совсем не разложился. Это считается доказательством того, что он умел хранить тайну исповеди.

– Как ты только запоминаешь всю эту чепуху!

– Сама не знаю. Зато я не могу запомнить, что нам задали на завтра.

– Дорогу к капелле ты, видимо, тоже забыла. Скоро мы уже придем?

Пожалуй, Петер прав: надо поторапливаться. Эмма оглядывается на темную дорожку у них за спиной. Мертвых она не боится, да и животных тоже, но она чувствует что-то другое. А Петеру даже не требуется конкретных причин для страха. Беспокойство Эммы сразу же ему передалось.

– В чем дело? Почему ты все время оглядываешься?

– Да ничего, просто так.

Ну вот! Именно на такой ответ он и рассчитывал. А тут еще луна скрылась за тучей, и теперь не видно ни зги.

– Опять меня разыгрываешь?

– Тсс! Помолчи! – Эмма прислушивается, то и дело поглядывая на дорожку. Там точно что-то есть!

– Пойдем! – Эмма резко шагает вперед и чуть не натыкается на Петера.

Он застыл на месте, вглядываясь в темноту. Замер словно кролик перед удавом. У Эммы сердце ушло в пятки. Кто-то преграждает им путь. Только бы не оказалось, что они вспугнули бездомного. Они порой ведут себя весьма неприятно – особенно если напьются.

– Какого лешего вы здесь делаете?! Вы хоть знаете, который час?!

Лучше бы это и правда был бездомный. Северин Блум, судя по тону, сердит не на шутку.

До рассвета

Петер, ослепленный лучом света, начинает паниковать. На секунду он воображает, что по кладбищу блуждают зомби с фонариками.

– Эмма! Что здесь происходит?!

Да это же голос могильщика! Петер, с облегчением выдохнув, отходит в сторонку. Пусть Эмма сама все улаживает. В семейные дела лучше не вмешиваться. Захваченные врасплох, Петер и Эмма застыли в конусе света от фонаря, словно их пригвоздили к земле. Они знают, что они здесь делают. Знают, что время позднее, но предпочитают молчать. Петер – потому, что от испуга не может произнести ни слова, Эмма – потому, что все еще дуется на отца.

Не его собачье дело, чем они тут занимаются!

Северин Блум светит дочери в лицо.

– Эй! – шипит она. – Ты меня слепишь! Или решил прибегнуть к жестоким методам допроса, чтобы узнать то, что хочешь?

Настроение у Эммы прескверное. Северин Блум направляет луч фонаря на Петера – не прямо в лицо, а чуть пониже.

– А как насчет тебя? Может, ты мне объяснишь, что вам тут понадобилось в такое время? – Он терпеливо ждет. Пусть мальчик спокойно обдумает ответ.

В конце концов Северин Блум бросает попытки его разговорить. У парня, похоже, язык отнялся. Отцу Эммы больше неохота торчать на кладбище. В кровати гораздо уютнее.

– Ладно, – говорит он, – пойдемте!

– Нет! Подождите!

Надо же! Петер все-таки собрался с духом. Он почти у цели и не хочет сдаваться.

– Это я виноват. Я уговорил Эмму.

– Эмму трудно на что-нибудь уговорить, правда, Эмма?

Это еще почему? Разве она не сидела за столом с отцом и Терезой Функ, пока они пили кофе?

– Особенно если речь о кладбище, – добавляет Северин Блум.

– Может, и так, – продолжает Петер. – Эмма – тяжелый случай.

– Эй, – возмущенно шипит Эмма, – «тяжелый случай» вообще-то здесь!

– Ладно, не кипятись. Вот видите? Чуть что – сразу взвивается. Но это все равно была моя идея. Я хотел переночевать на кладбище, но, как бы получше выразиться… – Петер стыдливо сжимает губы. – Мне здесь немного не по себе, если вы понимаете, о чем я.