Смертельно неподвижен.
Джун продолжает говорить, запинаясь. Она отчаянно тянется ко мне.
– Я не знаю, почему я это сделала, но я ненавижу себя за это. Он говорил жестокие вещи, вульгарные вещи. Вещи, от которых я чувствую себя грязной и отвратительной, и я так боюсь, что теперь ты будешь смотреть на меня по-другому, и я этого не переживу. Просто не переживу. – Она обхватывает меня за неподвижные плечи, слегка встряхивая. – Я уже чувствую, что теряю тебя, и мне невыносимо видеть, как ты ускользаешь от меня навсегда. Ты значишь для меня все, Брант, все. Ты и Тео, мама и папа. Ты целый мир для меня, и я не могу потерять частичку своего мира, иначе он больше никогда не будет целым.
– Иди в дом, Джун.
Она моргает. Она открывает рот, но слова перебиваются моей командой. Джун отчаянно цепляется за мою кофту, качая головой из стороны в сторону.
– Что с тобой случилось, Брант? Почему ты проснулся однажды утром и решил, что больше не любишь меня?
Мое сердце превращается в пепел от этих слов, но я не отвечаю.
Я ничего не говорю, и она воспринимает это как подтверждение.
Что-то меркнет в ее глазах, остается лишь обреченность. Она как изорванный парус в большом море.
Но Джун не знает истинной причины моего молчания. Она не понимает, что мой легкий бриз превращается в смертоносный муссон. И я не хочу, чтобы она сгинула в этом безумии.
– Иди внутрь. Сейчас же.
– Брант, пожалуйста…
Отвернувшись от нее, я направляюсь к своей машине, не оглядываясь. Я не хочу смотреть, как она стоит на этих ступеньках, опустошенная и растерянная, пока я мчусь по нашей улице.
Я просто еду.
Я закипаю.
Почти достигаю точки кипения.
Десять минут спустя моя машина с визгом въезжает на подъездную дорожку Уайетта Нипперсинка. Я быстро паркуюсь и, выскочив из машины, бросаю дверь открытой. Далее пролетаю через газон и стучу в их дом.
Через несколько секунд Уайетт распахивает дверь, на его лице мгновенно расцветает ухмылка – медленная, ехидная и многозначительная. Он лениво упирается рукой в дверную раму.
– Привет-привет, – бросает он мне. – Посмотрите, кого кошка принесла. Или лучше сказать… котенок.
Он довольно «мурлычет».
– У меня вылезают когти. – Я рывком распахиваю дверь и, прорвавшись внутрь, хватаю его за воротник, после чего толкаю к дальней стене.
Уайетт смеется, лишь на мгновение потеряв дыхание.
– Какой вспыльчивый. Не хотел задеть за живое. Чего вдруг заскочил, а? – Он презрительно улыбается, слишком уж упиваясь этим. Когда я не отвечаю, он добавляет: – Котенок тебе язык откусил?
Я сжимаю его еще сильнее, предплечьем упираюсь ему в горло.
– Нет, подожди, – цедит он. – Так ведь это был мой язык, в ней.
– Иди к черту.
– Ничего, о чем бы она не просила, и уж точно ничего, чего бы она не хотела.
– Она всего лишь ребенок. Она несовершеннолетняя, ты, больной ублюдок.
– Почти. – Он шипит, пытается отпихнуть меня, но моя хватка железная. Уайетт начинает смеяться. – Я вижу, как ты смотришь на нее, Эллиотт. Я точно знаю, о чем ты думаешь, когда смотришь на эти пухлые розовые губы. – Он хрипит, когда я сдавливаю его сильнее, но это не мешает ему извергать еще больше грязи. – Спорим, ты мечтаешь, чтобы это
Мое сердце замирает. Кровь покрывается толстой коркой льда.
– Она сказала, что сосала первый раз, но я бы и не догадался – я кончил за минуту. Прямо в ее прелестное маленькое горлышко.
Меня сейчас стошнит.
Кажется, меня сейчас действительно стошнит на его потрепанные кроссовки Adidas.
Попятившись, я отпускаю его. Я отпускаю его, потому что слишком боюсь того, что могу сделать. Я провожу руками по волосам и сжимаю их пальцами, а затем качаю головой назад-вперед. Меня мутит, и я чувствую, как умираю внутри.
– Почему она? – Я с трудом сглатываю, глядя, как он поправляет помятую рубашку. – Почему Джун? Она милая, хорошая, чистая…
– Потому что она твоя.
Он так легко это произносит, так естественно.
Я стискиваю зубы. Взгляд стекленеет. Мое сердце потрясают последние удары горькой правды. Они бьют меня до тех пор, пока по ощущениям кости не крошатся в пыль и пепел. Из последних сил я спрашиваю его слабым, жалким голосом:
– За что ты так меня ненавидишь?
Уайетт выпрямляется, отбрасывая назад волосы. Он смотрит на меня так, словно ответ и так ясен как день.
– Ты поимел мою сестру, так что я поимею твою.
Я стискиваю зубы так сильно, что они чуть не крошатся.
– Мы расстались. Так получилось. Я
Он ударяет кулаком о тонкую, обшитую панелями стену.