Единственный ребенок

— Время не всегда идет с одной скоростью. Годы могут пролетать, как один миг: минута может показаться месяцем, годом… Я переживал тот самый страшный в своей жизни момент безумно долгий промежуток времени, вновь и вновь… Тот дождливый день — тот день, когда окончательно сорвался, услышав вяканье этой кошки… тот момент, когда напевал своей матери, лежащей во дворе. Он бесконечное число раз повторялся у меня в голове… Я все еще зол на маму; мне все еще становится не по себе при шуме дождя. То, что произошло в тот день, то, что не заняло и часа, распалось на совсем крошечные кусочки и происходило у меня в голове вновь и вновь все эти пятнадцать лет — каждую секунду, каждую минуту, каждый час в году. Я переживал это снова и снова, и все же казалось, что все это происходит впервые, и я был так же зол, как если все и впрямь происходило впервые… Вам просто не представить, каково это.

Однако, слушая его, Сонгён размышляла о том, что с давних пор вновь и вновь повторялось в ее собственной голове — похороны ее матери.

Тот момент, когда она, держа в руках портрет мамы, стояла на холме, а ветер нес мимо лепестки отцветающих вишен, сам собой проигрывался у нее в памяти, как кадры замедленной съемки. Белые лепестки опадали тогда на землю в мгновение ока, но в голове у Сонгён они надолго зависали в воздухе и все никак не могли упасть.

После того как гроб опустили в могилу, провожающие мать в последний путь стали бросать на него белые хризантемы[18], и в этот момент внезапный порыв ветра вдруг забросал всех белыми лепестками вишни, словно хлопьями снега. Она машинально подняла взгляд, проследив взглядом за лепестками, медленно опадающими на гроб. Ослепительно-белые лепестки плавали в воздухе и один за другим опускались на землю, и хотя все произошло за считаные мгновения, они показались Сонгён вечностью. За какие-то доли секунды она запомнила очертания, цвет и направление полета всех лепестков до единого — так, как человек, попавший в автомобильную аварию, вновь переживает короткий миг происшествия, словно в замедленном видео, поскольку даже мельчайшие подробности накрепко засели в мозгу.

Когда бы Сонгён ни вспоминала этот момент, все живо ощущалось так, будто вновь происходило в действительности — ветер в тот день, одновременно пронизывающе-холодный и теплый; портрет, который она держала в руках; отцовские пальцы, крепко стиснувшие ей плечо….

Так что она вполне могла понять, хотя бы частично, те чувства, которые Ли Бёндо сейчас пытался выразить.

Он существовал, все так и переживая момент, когда убил свою мать, сцену за сценой.

— Единственное, что могло помочь мне стереть это воспоминание… это найти еще кого-нибудь, — произнес Ли Бёндо.

Сонгён уставилась на него, ощутив тревогу.

— Я только тогда смог забыть, когда опять убил кого-то своими собственными руками. Только тогда, когда увидел кровь у себя на руках, смог заснуть, не слыша эту песенку у себя в голове, — продолжал он.

Скинувший свою обычную маску надменного самодовольства и вновь похожий на семнадцатилетнего парнишку, Ли Бёндо задумчиво опустил взгляд на яблоко на столе. Посмотрев на него несколько секунд, что-то пробормотал про себя с покрасневшими глазами.

— Стали бы вы… обнимать обезьяньего детеныша, у которого руки по локоть в крови? Смогли бы? — вопросил он.

Не в состоянии вымолвить ни слова, Сонгён посмотрела на него.

Глаза его стали наполняться слезами. Сонгён почувствовала, что эта внезапная смена эмоций выбила ее из колеи. Ли Бёндо потянулся было за яблоком, но тут же отдернул руку. Словно боялся даже дотронуться до него.

Помотал головой, будто пытаясь вытряхнуть из нее свои мысли и чувства, а потом отъехал на стуле назад и встал.

И даже когда он уже вышел за дверь, Сонгён долго не могла двинуться с места.

Его последние слова продолжали звучать у нее в ушах. Обращался он не к ней, а к той пушистой меховой обезьяньей матери. Сонгён терялась в догадках, кого он под ней мог понимать — что это была за женщина, что даже безжалостный убийца, обернувшийся вдруг маленьким ребенком, хотел, чтобы она обняла его.

Яблоко, потерявшее весь свой лоск, осталось неприкаянно лежать на столе.

* * *

Вернувшись в свою камеру, Ли Бёндо открыл воду в умывальнике и неотрывно смотрел, как она утекает в слив. Воспоминание о яблоневом саде, которое внезапно поднялось из каких-то дальних глубин памяти, привело его в такое же замешательство, что и нежданные слезы. После убийства матери очень хотелось вернуться туда. Не было дня, чтобы он не вспоминал тот сад. Времена года сменяли друг друга, а он день за днем размышлял о том, чем они сейчас могут заниматься в саду. Но нельзя было возвращаться. Он знал, что, если даже и вернется, все уже не будет так, как прежде. Так что решил напрочь обо всем этом забыть.