Единственный шанс

Матери подходило время рожать, и она решила отправиться в Южно-Курильск: на Скалистом не было ни госпиталя, ни больницы, ни тем более роддома. Теперь сюда два раза в неделю приходят комфортабельные пассажирские теплоходы, привозят людей, почту, грузы. А в то время не было даже регулярного сообщения с Большой землей, как тут называют Кунашир. Добраться до Южно-Курильска можно было лишь с оказией. Для жен офицерского состава таковой оказывался, как правило, все тот же пограничный корабль, на котором служили их мужья.

Именно на такой «попутке» и отправилась мать. Вместе с ней на корабле, где командиром был отец, плыли другие женщины. Они направлялись по своим делам, кто за чем. Многие были с детьми. Стояло жаркое лето, и все надеялись, что путешествие будет недолгим и приятным: до Кунашира всего четыре-пять часов хода.

Однако едва корабль успел покинуть Скалистый, как с самолета, патрулировавшего над морской границей, поступила радиограмма: «В наших водах две иностранные шхуны. Ведут лов». Прозвучал сигнал тревоги. Экипаж занял места по боевому расписанию. Женщинам с детьми командир приказал спуститься вниз и разместиться в матросских кубриках.

Матери от волнения стало плохо, и фельдшер, совсем еще молодой, дал ей валерьянки – единственное успокоительное средство, обнаруженное в корабельной аптечке.

Корабль полным ходом шел в район местонахождения нарушителей. Расстояние оказалось неблизким. Наконец на горизонте показались две шхуны. Заметив пограничников, рыбаки начали поспешно удирать. Одно судно удалось догнать сравнительно быстро. На ходу высадили осмотровую группу, обнаружившую в трюме семь тонн крабов. Браконьеров поймали с поличным, за что им предстояло ответить по закону.

Вторая же шхуна, не реагируя на сигналы и предупредительные ракеты, продолжала удирать. Однако Демид Горбатов был не из тех командиров, от которых безнаказанно уходили нарушители. Мотористы выжали из двигателя все, что возможно, и браконьеры, уже радовавшиеся, что их не задержали в советских водах, были перехвачены в последний момент, у самой границы.

Нетрудно представить, каково при такой гонке пришлось женщинам. Преследование шхун и конвоирование их к Скалистому продолжалось восемнадцать часов. В кубриках укачало буквально всех, а у матери начались преждевременные роды. Принимать их пришлось тому же юному фельдшеру, никогда прежде этим не занимавшемуся.

Отец рассказывал: Михаил издал первый свой крик при входе в бухту.

По древнему поверью, рожденный в море непременно должен стать моряком. А Михаил тем более – и дед, и отец моряки. Еще школьником сын частенько повторял:

– Я догоню тебя, батя. Вот увидишь!

– Догнать – не фокус, – возражал тот. – Ты должен добиться большего.

– Рассчитываешь увидеть меня адмиралом? – спрашивал сын.

– Не откажусь. В добрый час, – смеялся отец и, посерьезнев, задумчиво говорил: – Сначала стань человеком, а потом… Мой батя, твой дед, был мичманом. Я – капитан второго ранга. Тебе идти дальше…

Эх, знал бы батя, как его наследник, став морским офицером-пограничником, несет службу. Как по-бурлацки натужно тянет лямку, растеряв радужные мечты… Ошибся, что ли, в выборе профессии? Не привлекают больше морские горизонты. А раз так, надо, пока не поздно, уходить. Но как об этом напишешь бате? Какой будет для него удар…

Деревянная, без малого в триста ступеней, лестница, зигзагом проложенная по откосу от пирса прямо к штабу, показалась Михаилу непривычно длинной. Обычно он взлетал по ней. Сегодня же вроде и выспался, а голова тяжелая, во всем теле усталость. Преодолевая пролет за пролетом, Горбатов выбрался на верхнюю площадку и тут же увидел спешившего навстречу офицера. Однако не сразу узнал его. Лишь когда тот обрадованно закричал: «Миха! Ты ли это?» – с изумлением понял: перед ним Васька Маховой. Только он называл Горбатова Михой.

– Откуда? – спросил Михаил растерянно. – Ты же на Сахалине служил. В командировку, что ли?

– Насовсем! – обнял его Маховой. – Переведен по личной настоятельной просьбе. Рад тебя видеть, чертяка!

Горбатов поморщился. Он не любил бурного проявления чувств, к тому же еще не успел осмыслить, рад ли встрече.

Они с Василием не просто однокашники. Четыре долгих курсантских года их койки стояли рядом, и все, что выпадало на долю одного, разделялось другим. Пополам радость, горе, успехи и неудачи, и последняя сигарета тоже. Однако в дружбе двоих, как это часто случается, Горбатов оказался лидером. Он и учился лучше, и на ринге занимал призовые места, частенько побивая неловкого медлительного друга.

В отличие от неуклюжего, не знающего куда деть длинные руки Василия, Михаил был ловок, хорошо сложен. И никогда не лез за словом в карман.