Единственный шанс

Плужников насторожился. Прежде всего он подумал о конфликте между Горбатовым и своим преемником. Кое-какие раскаты до лазарета уже докатились, но Плужников терпеливо ждал, как развернутся события. Бурмин мог вполне оказаться между двух огней и не сразу сообразить, какой следует тушить раньше. С одной стороны, известный тебе человек, которому надо бы порадеть. С другой – хоть и врио, а командир! И каждый по-своему вроде прав.

Взгляды замполита на сей счет Плужникову были хорошо известны. Бурмин считал: политработник всегда и во всем должен поддерживать командира, даже если и не согласен с ним. Плужников придерживался иной точки зрения, хотя, конечно, такая позиция замполита была чрезвычайно удобной. Но командир – не безгрешный ангел, и кто, как не замполит, обязан подсказать, поправить, стать противовесом? По этому поводу Плужников однажды в сердцах сказал: «Не будь соглашателем, Владимир Константинович. Хоть бы когда-нибудь поспорил со мной… до крика, до хрипоты… До боли сердечной!..» Сказать сказал, но взгляды Бурмина этим не изменил. Тем более характер…

– Мне же этого вовек не съесть, – взмолился Плужников, когда Бурмин опорожнил авоську. – Я сижу на строжайшей диете…

– Все равно назад не понесу, Игорь Александрович, – замахал руками Бурмин. – Люся так старалась, а я жену ни под каким видом огорчать не могу.

– Спасибо за заботу. И тебе, и Люсе. А теперь выкладывай, с чем пожаловал. Как там молодой командир ведет себя?

– Нормально, Игорь Александрович.

– А помощник?

– С ним все в порядке.

– Не морочь голову, – рассердился Плужников. – давай без психотерапии. Разве между ними любовь да совет?

– Так ведь трения неизбежны, Игорь Александрович. Приноровятся постепенно…

Плужников взглянул на Бурмина: хочет успокоить или ничего не заметил? Уж если Жарких уловил, то замполиту по штату положено.

– Не круги, замполит, – с досадой сказал Плужников. – Кое-что мне известно. Хочу знать подробности.

Бурмин задумался. Он и в самом деле не придавал особого значения соперничеству командира и помощника. Наскакивают друг на друга, как петухи: кто больше знает, кто лучше сделает… Не явно, конечно, но замполит-то видит. Смех, да и только! Ну а что соревнуются, так это для службы полезно. Не далее как вчера, когда Бурмин попробовал уличить Горбатова в грубости, тот вспылил: «Не встревай, – заявил, – меж нами. Сами как-нибудь разберемся. Что касается службы, обещаю полный ажур». И Бурмин, как ни странно, ему поверил. Совершенно очевидно: с тех пор, как ушел Плужников, Михаил переменился, стал более ревностно относиться к обязанностям, болезненно переживает промахи подчиненных. Чем же это плохо?..

Выслушав сумбурно выраженные соображения Бурмина, Плужников подумал: плавает замполит по верхам. Конфликт гораздо серьезней. А вслух сердито сказал:

– Формалист ты, вот что я скажу!

– И вы туда же? – воскликнул Бурмин. – Казенно, шаблонно, а теперь еще и формалист?..

– Значит, я не одинок? – усмехнулся Плужников. – Кто ж тебя еще припечатал?

– Нашлись. Поучать многие любят…

– Не обижайся, лучше подумай: раз не я один говорю, следовательно, что-то есть? Ты хороший человек, Владимир, а до хорошего замполита не дотягиваешь. Обидно, но факт…

Плужников замолчал, а Бурмин вдруг всем нутром ощутил, как предельно сейчас откровенен командир. Вряд ли на корабле между ними состоялся бы такой разговор: обстановка не та, и потому, наверное, важно, крайне важно выслушать, попробовать понять, что ж о нем думают сослуживцы. В политотделе его всегда хвалили, ставили в пример, и разговор с Сивоусом был как гром… Ох и разозлился же он на мичмана! Потом подоспел Вальясов с шуточками под «девятое ребро». Теперь вот командир…

– Огорошил я тебя? – спросил Плужников, увидев, как скис посетитель.

– Если честно, – да, – признался Бурмин.

– Извини, не хотел расстроить. Ты иди и, очень тебя прошу, присмотрись-ка получше к ребятам. Боюсь, дров бы не наломали, особенно Горбатов, как обиженная сторона.

Оставшись один, Плужников взбил подушку, лег поудобнее и закинул руки за голову. Последние дни он много думал о Горбатове и все чаще приходил к выводу, что вел себя с ним не всегда правильно. Горбатов вырос во флотской среде, был сыном командира, общим любимцем в доме. Его хвалили и наверняка перехваливали, что породило сознание собственной исключительности. А командир сразу по самолюбию – щелчок за щелчком. Полагал – пойдет на пользу.

В принципе, может быть, верно: беспощадная требовательность и нетерпимость к самомнению должны быть всегда и во всем. Охрана границы – дело ответственное, не терпящее поблажек. И все же Горбатов – личность со своими достоинствами и, никуда не денешься, с человеческими слабостями. Он развит, начитан, полон желания проявить себя… Благодатный материал! А командир? Командир только и знал, что долбил: ты такой же, как все, неси службу и не высовывайся!.. Так кого хочешь можно угробить.