Единственный шанс

После того памятного объяснения были и другие. Отношения становились все хуже. Клубок взаимных обид и претензий рос как снежный ком, катящийся с горы. И все же его не покидала надежда. В человеке ведь всегда живет вера в чудо.

Но чуда не случилось. Забежав на минуту домой, Маховой застал Клавдию перед открытым чемоданом.

– Что ты делаешь? – спросил.

Жена метнула в него неприязненный взгляд.

– Будто не понимаешь? Любишь ты, Василек, в прятки играть с самим собой…

– О каких играх ты говоришь?

– Разве не ясно? Ухожу я! Кончилась наша совместная жизнь, Василек. Была и вся вышла…

– Вот так сразу, Клавуся? Опомнись! – воскликнул Маховой. – Я понимаю: тебе надо подумать, собраться с мыслями. Ты поживи тут сама. Я не стану приходить, пока не позовешь, не буду мельтешить перед глазами. Я на корабле поночую…

– Ерунду говоришь, Василек, – покачала головой Клавдия. – Мой дом, твой дом… Не в этом дело. Да ты не беспокойся. Я комнатку в поселке сняла. Поживу пока, а там видно будет.

Клавдия говорила спокойно, будто увещевала ребенка. Потому и показалось Василию, что происходящее сейчас – несерьезно. Стоит только удержать, не дать уйти и…

– Мне пора, – тихо сказала Клавдия. – Не поминай лихом, Василек.

– Остановись! – закричал Маховой и загородил дверь. – Не пущу!

Глаза Клавдии потемнели. Она окинула мужа так хорошо знакомым насмешливым взглядом и с обидным сожалением сказала, словно припечатала:

– Я считала, ты умнее, Маховой. Так вот, чтобы не оставлять иллюзий, знай: я люблю другого.

– Кто он, отвечай?

– Не вынуждай меня, Василек, произнести имя. Ты и так знаешь, о ком речь. Всегда знал.

– Лжешь! – не помня себя, яростно вскричал Василий, прекрасно понимая, что жена говорит правду. Его захлестнула ненависть. Хорош друг! Вор, прокравшийся в дом. Да и она хороша! Все одним миром мазаны…

В бессильном бешенстве, злой на весь свет, Василий скатился с крыльца и чуть ли не бегом помчался к штабу. Ветер с бухты, сырой и прохладный, несколько остудил разгоряченное лицо. А куда, собственно, он спешит? Искать утешения у товарищей, и так слишком добрых и снисходительных? Помогите несчастненькому, посочувствуйте брошенному… А сам? Пора бы повзрослеть. Пора самому научиться справляться с личной бедой…

Маховой остановился. Поглядел на часы. До совещания в штабе оставалось двадцать минут – он успеет вернуться. Ну, взорвался, нагородил всякого. Стыдно! И почему за ней, а не за ним осталось последнее слово?.. Василий повернулся и решительно зашагал назад. Он тяжело поднялся по лестнице, открыл дверь, встретился с настороженно вопрошающим взглядом Клавдии. Молча, игнорируя преследующие его глаза, достал чемодан, бросил в него белье, рубашки, бритву, запасной китель. Надел, несмотря на жару, шинель. Осторожно, боясь вспугнуть тишину, прикрыл за собой дверь и, так и не сказав ни слова, покинул квартиру.

Возле штаба в ожидании совещания толпились офицеры. Они оживленно обменивались шуточками, новостями. Особенно шумно было в группе, кучковавшейся вокруг неугомонного Вальясова. Сам он высился в центре в фуражке, сдвинутой на затылок, из-под которой выбивался пышный каштановый чуб. В карих глазах прыгали чертики, на полных, красиво очерченных губах играла улыбка. Вальясов находился в своей стихии и главный удар нацелил в Бурмина, решив довести его до «кондиции».

– Едва командира уложили на больничную койку, дорогие товарищи, – притворно вздохнул командир базы, – как на судно сразу снизошли тишь да гладь – божья благодать.

Окружавшие весельчака Вальясова офицеры дружно рассмеялись. Крылатая фраза начальника штаба о том, что Плужников портит ему отчетность, была всем хорошо известна.

– Ничего смешного. Так получилось! – воскликнул Бурмин. – Я же не подтасовщик! Нарушений в самом деле стало меньше.

– Как по мановению волшебной палочки, – выразительно заметил Вальясов. – Отчетность идеальная, новый план мероприятий – не документ, а песня, от художественного оформления соцобязательств начальник штаба пришел в дикий восторг…

– Не я придумал инструкции, директивы, указания, – насупился Бурмин.

– В этом ты, дорогой Владимир свет-Константинович, к сожалению, прав. Беда наша – бумаги, горы бумаг. Мало времени на главное остается, комиссар. – Вальясов посерьезнел: – Наше дело учить людей любить свою землю. Этому научишь – остальное приложится само собой.

– Вот и подсказали бы, как делать это самое глазное, – вырвалось у Бурмина.

– Кабы знал, – усмехнулся Вальясов, – не стоял бы тут с вами в табачном дыму. Кабы знал, – повторил он, – заседал бы в главном военном совете…

Вдали показался Маховой. Вид его вызвал всеобщее удивление и новый взрыв веселья. С чемоданом в руке, в шинели он на самом деле смотрелся забавно. Однако что-то и настораживало.

«На Север поехал один из нас, на Дальний Восток – другой», – пропел кто-то и умолк.

Хмурый, с отрешенным взглядом, с плотно сжатыми губами, Маховой решительно поставил на землю чемодан и исподлобья оглядел товарищей. Первым устремился к Василию встревожившийся Горбатов.

– Что случилось? – спросил тихо.