Эдит Пиаф. Жизнь, рассказанная ею самой

Сначала я обижалась, считая, что тебе безразличен мой сценический успех, это означало бы, что ты деревянный. Но, когда увидела, как ты прямо за занавесом ждешь окончания каждой моей песни, готовый подхватить на руки, если я вдруг рухну на сцене, как с этим занавесом отступаешь и снова подходишь, когда он задвигается, поняла, насколько не все равно. Когда мне аплодируют, на твоих глазах слезы. Эти слезы мне безумно дороги, Тео, они дороже любых заверений в моей неповторимости, гениальности и т. д. Главное – ты рядом, совсем рядом, я не боюсь, зная, что ты подставишь руки, потому что стоишь прямо за моей спиной – невидимый зрителям, но такой сильный и надежный…

Но ты не хочешь петь сам, дело не в проблемах с голосом и слухом, они у тебя куда лучше многих, кого я вывела на большую сцену, позанимавшись, от проблем можно избавиться, но ты сам не хочешь. Уступая мне, репетируешь и репетируешь, даже поешь со мной, просто потому что этого хочу я, но сам не будешь. Все мужчины, молодые мужчины, что крутились возле меня, хотели с моей помощью стать (и становились!) звездами, ты не хочешь.

Что тебя влечет и заставляет быть рядом с развалиной, Тео?

Деньги? Нет.

Слава? Нет.

Карьера? Нет.

Горячие объятья? Тоже нет, раньше бы… а сейчас только поцелуи…

Тогда что, Тео?

Почему ты терпишь все мои выходки, часто обидные, почему валяешь дурака, подставляя себя, чтобы отвлечь внимание от моей немощи или моего дурного характера?

Я боюсь ответить сама себе на вопрос, что же тебе от меня нужно, Тео. Знаю ответ, но боюсь… Это слишком хорошо, чтобы быть правдой.

Тебе нужна я сама? Неужели тебе нужна я, такая, как есть сейчас, – больная, нищая, капризная, временами невыносимая, мало на что способная, стоящая на пороге вечности?

Неужели в самом конце жизни я получила то, за что всю жизнь платила и чего всю жизнь ждала, – любовь ко мне, не за что-то, а ко мне такой, какая я есть? Тогда это действительно конец жизни, земной жизни…

Тео, я тебе уже говорила, что за все в жизни сначала платила. За все. Все свои счастливые минуты, все свои желания я сначала оплачивала – трудностями, бедами, потерями, здоровьем…

Я боюсь, Тео, знаю, что это неизбежно, и потому боюсь еще сильнее. Но выбора у меня нет. Я хочу быть с тобой вечно. Знаешь, где бывает вечность? Только ТАМ…

Но и ТАМ я буду сначала платить – ожиданием. Ты живи долго и счастливо, очень прошу тебя. Женись, пусть у вас будут детишки, которых не было у меня, люби свою жену. Я буду терпеливо ждать, это будет моя плата. ТАМ я буду счастлива твоим земным счастьем. Не торопись.

 Знаешь, чего я боялся, когда ты стояла на Эйфелевой башне над Парижем?

Нет, не того, что у тебя дрогнет или сорвется голос, – этого просто быть не могло, не того, что тебе станет плохо, – когда ты поешь, твое тело существует отдельно от тебя и не приносит столько боли.

Я боялся, что тебя подхватит порывом ветра и унесет! Ты будешь лететь над толпой, над Парижем, над всем миром на крыльях своей песни. А я… я ведь не могу летать и останусь стоять столбом, глядя тебе вслед.

Я не боялся, что ты упадешь или кто-то сделает тебе плохо, но стало страшно – вдруг ты не захочешь вернуться ко мне, бездарному, бесталанному? Все, что я умею, единственная моя заслуга – я люблю тебя, Эдит!

Ты завещала мне жить долго и счастливо, снова жениться и любить свою жену.

Я не выполнил твое завещание, очень старался, но не выполнил. У меня нет жены, без тебя я не могу не только жить счастливо, но вообще жить. Я не могу без тебя, Эдит. Совсем не могу…

Ее жизнь оборвалась вечером 9 октября 1963 года, но зарегистрирована (как и рождение) на день позже – в 7 утра 10 октября. Просто Тео, знавший, как Эдит хочет умереть именно в Париже, настоял на том, чтобы тайно привезти почившую возлюбленную туда. Они с Луи Баррье и Марком Бонелем сделали это, обманув толпу дежуривших журналистов.

Его жизнь… она закончилась одновременно со смертью Эдит, потому что еще шесть с половиной лет он просто существовал, чтобы выполнить данные ей обещания и ее обязательства.