Эдмонд Гамильтон. Повелители Утра

Из палатки вышел человек в роскошных доспехах. У него были золотисто-рыжие волосы и борода, которые пламенели на солнце. Тласкаланцы подняли свои копья и окликнули его «Тонатиу!», а испанцы зааплодировали. В левой руке он держал наполовину обглоданную курицу, но другой отсалютовал им, смеясь, и крикнул:

— Прекратите, негодяи! В Копане вас ждут золото и женщины!

Эррера мрачно пробормотал:

— В Теночтитлане были золото и женщины, но разве мы когда-нибудь прикасались к ним? Нет! Они достались Кортесу и его капитанам, а не нам, армейским «негодяям». В Копане будет то же самое!

Люди, находившиеся в пределах слышимости, согласно заворчали. Но они сделали это — половина войска Альварадо, сто пятьдесят латников, сорок всадников, пятьсот индейцев из Тласкалы и Теночтитлана и четыре маленькие пушки, которые тащили вручную, отправились завоёвывать империю.

Бум-б-ррум! Забили барабаны, и они двинулись на восток через кукурузные поля в зелёные джунгли, а утреннее солнце ярко светило им в лицо. И Мартин шёл с ними, ошеломлённый, в полубессознательном состоянии, пришелец из другого времени, оказавшийся в чужой плоти. Это был кошмар, и это была реальность….

Еле-еле, пересохшими губами, он выдавил из себя вопрос:

— Место, о котором он говорил — место, куда мы направляемся — он сказал Копан?

Ответил Манрике:

— Это то самое место. Говорят, богатый город. Может, ещё один Теночтитлан, а, парень? И на этот раз добыча будет липнуть к нашим рукам!

— Копан, — прошептал Мартин.

Он знал Копан. Он стоял на лестнице Ягуара, ходил по руинам акрополя, тянущимся вдоль реки, и изучал каждый камень великого храма-пирамиды Венеры. Копан, этот самый могущественный из древних городов майя, затерянный и забытый на века вместе с построившей его империей. Так давно утраченный и так хорошо забытый, что Мартин не поверил рассказу Стивена об экспедиции под командованием некоего Эрнандо де Чавеса, которая в начале XVI века напала на богатый и оживлённый Копан.

Теперь он всё узнает сам. Он маршировал вместе с Эрнандо де Чавесом. Он сам увидит, жив Копан или мёртв. Но какое это имело значение для него сейчас? Что изменят археологические исследования в жизни Педро Янеза, солдата Испании? Он маршировал вместе с Чавесом. Солнце припекало, а он был заперт в чужой плоти. И пути назад уже не было, совсем не было.

III

Манрике остановился, чтобы вытереть капли пота, текущие в глаза.

— Эти копанцы сражаются как звери! — проворчал он. Пусть их покровитель, Дьявол, улетит вместе с ними!

Битва всё ещё продолжалась. Весь вчерашний день, от рассвета до заката, испанцы штурмовали стены, но жители Копана отбивали все атаки. На рассвете этого дня всё началось сначала, и ничего не изменилось, за исключением того, что испанцев стало меньше.

Для Мартина эта бойня у стен Копана была лишь частью сна, который начался примерно две недели назад. Он почему-то не мог воспринимать происходящее всерьёз. Он предполагал, что потребуется некоторое время — если он выживет, что казалось сомнительным — прежде чем его разум полностью адаптируется к совершенно новым реалиям.

Долгий переход из Гватемалы спас его рассудок. Мучения от жары, истощения, жажды и голода отвлекли его внимание от самого себя и сосредоточили его на первостепенных потребностях выживания. Теперь, будучи солдатом Чавеса, пытавшимся взять то, что ему не принадлежало, он мог вести себя так, словно верил в это.

Он придерживался версии о солнечном ударе и вызванной им амнезии, и его товарищи привыкли к его промахам в знаниях, которые были настолько редки, насколько это было возможно при его сдержанной речи. Но какая-то часть его сознания всё ещё пряталась от самого себя, упорно притворяясь, что всё это не совсем так.

Это было чистой воды безумием. Мартин всё понимал, но ничего не мог с собой поделать. Он слышал пронзительный свист стрел, пролетавших мимо него. Он чувствовал запах крови, и его барабанные перепонки улавливали ржание раненой лошади и, как ни странно, менее шокирующие крики людей. Он видел, что на земле, в глубоком рву и под высокой каменной стеной лежали тела. Жители Копана носили хлопчатобумажные доспехи и шлемы из блестящих перьев, а их мечи были сделаны из дерева с кромками из острых, как бритва, обсидиановых лезвий. Мартин знал, что, возможно, он будет следующим, кто найдёт там свою смерть, и всё же не мог до конца поверить…

Эррера крикнул ему и Манрике:

— Отступайте, товарищи! Пока здесь делать нечего!

Они отступили. Испанцы и тласкаланцы начали отступать от стены, и тут из Копана донёсся крик. Оказавшись на расстоянии выстрела из луков, они остановились, в то время как офицеры ругались и обливались потом, перегруппировываясь, а солдаты голодными глазами смотрели на город, который упорно не поддавался их натиску.

Мартин опёрся на свою пику и тоже посмотрел на город, ведь именно из-за него, а не из-за чего-либо другого, эта битва казалась сном.