Ее звали Ева

Теперь за дело. Час настал. Но прежде он должен узнать, за что.

– Окоченели? – произнесла она. – Вы не знаете, что такое настоящий холод.

– Это вы о чем? – хмурясь, он повернулся к ней. – Зря я не надел еще одну пару носков. Ноги чертовски замерзли.

– Вы никогда не мерзли так сильно, как заключенные, над которыми вы издевались в центре для допросов. Вы тогда упивались своей властью, да?

Робинсон в смятении покачал головой:

– О чем вы говорите?

– Я не забыла, что вы там вытворяли. Вам было все равно, выживут узники или нет. Зачем нужно было их пытать?! И вы ни во что не ставили жизнь моего дорогого отважного супруга.

– Послушайте… – он шагнул к ней, но она отступила и вскинула ружье.

– Стойте там, где стоите. Я долгие годы этого ждала. И не делайте лишних движений. Вы даже имени его не помните, да? Моего супруга, моего ненаглядного Хью?

– Минуточку, Эвелин. Опустите ружье.

– Я видела, как вы вели себя в Бад-Нендорфе. Там вы были в своей стихии. Человеческая жизнь для вас ничего не значила – только конечный результат.

– Бред какой-то, – Робинсон снова шагнул к ней, но она опять нацелила на него ружье, и он, подняв руки, остановился. – Так, я вижу, что вы расстроены. Но давайте будем благоразумны. Во-первых, все это было очень давно. Во-вторых, каждому из нас порой приходится выполнять неприятную – да, признаю, неприятную – работу. Вы же это понимаете?

– Понимаю. Что вы преследовали, нет – пытали истощенных от голода бедолаг, чтобы выведать информацию об их связях с коммунистами. А те, кто владел военными секретами, знал о разработках нового оружия… ха!.. их не трогали, какие бы гнусности они ни совершили во время войны. Это я очень хорошо понимаю. Вы были не лучше гестаповцев, которые тоже не понесли наказания.

Робинсон криво улыбнулся, качая головой:

– Мне жаль вас. Вы пребываете в глубоком заблуждении. Вы никогда не видели дальше своего носа, верно? Наверное, насмотрелись голливудских фильмов, в которых негодяи получают по заслугам, а хорошим парням достаются красивые девушки. В нашей работе черное и белое не разграничено, как в кино. Многие так называемые плохие парни были нам полезны, а часть из них стали заложниками той системы и были вынуждены подчиняться приказам. В наших глазах они не зло. То было военное время. – Эвелин или, может быть, Ева? – фыркнул он. – Интересно, зачем вы взяли себе такое экзотическое имя? Чтобы придать романтики своим представлениям о работе в послевоенный период?

– Помолчите, – одернула его Эвелин. – Видела я, как вы работаете. Вы совершенно бессовестно рисковали жизнью Хью, будто она ничего не значила. Для вас он был просто пешкой на шахматной доске. Вы принесли его в жертву, ведя некую игру с немцами. Использовали Хью в своих махинациях, не заботясь о его существовании. Я видела ваши методы работы. Вам все это ужасно нравилось. Нравилось унижать, истязать, карать. И делали вы это не только ради того, чтобы добыть информацию. Власть над людьми дарила вам ощущение всемогущества. Вы наслаждались каждой гнусной минутой своей власти.

– Боже мой, до чего вы наивны! И тогда были, и теперь. Вы даже не сознаете, что сидите на мешке, набитом деньгами. Я мог бы помочь вам сколотить состояние. Вы бы горя не знали всю оставшуюся жизнь, если б воспользовались моей помощью.

– Деньги, земля, личное имущество – все это ерунда, – вскричала Эвелин. – Только человеческая жизнь имеет значение. Ее нужно уважать и защищать, нужно заботиться о живых. Вы убивали людей за их убеждения и вступали в сговор с теми, кто уничтожил сотни, тысячи других людей.

Робинсон рассмеялся, впервые по-настоящему, глумясь над ней и ее мировоззрением.

– Просто поверить не могу. Какая же дурь сидит у вас в голове. Потери были с обеих сторон, глупая женщина! Немцы тысячами убивали узников концлагерей; мы убили не меньше, сбрасывая бомбы на их города. И что с того? Война есть война. В конечном счете мы все убийцы.

– Но не хладнокровные убийцы, – сказала Эвелин. – Я мщу за тех, кого вы замучили, и за тех, кого замучили они. Наказываю всех тех, кто избежал наказания за военные преступления или отделался легким испугом.

Она вскинула ружье и выстрелила ему в грудь. Он зашатался, хватаясь рукой за сердце. Она снова спустила курок, послав пулю ему в голову. Он был прав: стреляла она метко. Он рухнул на землю и затих.

Она постояла над ним, наблюдая, как он умирает. Убедившись, что Робинсон скончался, Эвелин огляделась. На полях ни души, ружейные выстрелы никого не насторожили. Лишь один фазан с криком выпорхнул из зарослей, да где-то вдалеке тарахтел мотоцикл. Каких-то подозрительных звуков, означавших, что ее видели, она не услышала. Убийство было не тихое, как ее учили, но миссию свою она, наконец-то, выполнила.