Эффект бабочки, Цикл: Охотник (СИ)

но вместе с тем, мне казалось, что я слышу в своей голове лёгкий шелест, точно

прикосновение ветра к листьям.

— Не сопротивляйся, — голос был незнакомым, бархатным, немного низким, и ему

хотелось подчиниться несмотря ни на что, — иначе я не смогу тебе помочь.

Я хотел было рассмеяться и сказать, что с меня достаточно чужой помощи, но сердце в

груди опасно замерло и неуверенно начало биться вновь. Не знаю, что вынудило меня

открыть рот, но всё же из последних сил прошептал:

— Делай что должно.

И после этого уже потерял сознание.

Не скажу, что я жаждал смерти или избавления: не от чего пока было избавляться. Но

я считал эту черту приятным заключением жизненного пути, когда можно забыть про всю

грязь, что была позади. Однако я был неприятно удивлён, когда моего слуха коснулось

отдалённое завывание ветра и совсем уж дикий звук — щебет птиц. Они влились в мои

уши беспардонно, резко, не дожидаясь моего одобрения или разрешения. Но ни

вскакивать, ни садиться я не то чтобы не стал, но не мог. Слабость была такой

чудовищной, что я едва заставил себя открыть глаза. И не вздрогнул, когда разглядел

над собой лицо Тори.

— Сгинь, нечистый. Неприятно, когда за тобой так наблюдают, — в горле было сухо, и

мои слова больше походили на скрежет стула по полу, чем на обычный голос. — Есть

вода? Я сейчас умру от жажды.

— Вряд ли умрёшь, даже если очень сильно захочешь, — ухмыльнулся Тори, выпрямляясь

и исчезая из поля моего зрения. — Выпьешь сейчас бульона, надо как-то восстановить

в тебе силы.

— Заботливый дедушка Тори, — вяло огрызнулся я, — не тыкал бы меня своими ножами, небось, не пришлось бы выхаживать.

— Судя по тому, что у тебя проснулось острословие, ты почти полностью в порядке. —

С этими словами мужчина помог мне сесть и всучил в почти неподвижные пальцы

огромную чашку с золотистым бульоном. — Как ощущения?

Я похлопал на него глазами, поглядел по сторонам и лишь пожал плечами:

— Ничего особенного. Я бы даже сказал, что ничего не изменилось. Кроме того, конечно, что в меня трижды ткнули ножом. А так всё пучком.

Тори странно покосился на то, как я с аппетитом глотаю бульон, затем скрестил на

груди руки и вопросительно приподнял бровь:

— То есть совсем ничего не изменилось?

— Что ты хочешь от меня услышать, старик? Что я познал смысл жизни? Что я видел

будущее? Или, может, вижу, как течёт ручей жизни? Или что я слышу, как бьются

невинные сердца в нескольких милях от меня? Нет. — Я отставил опустевшую чашку в

сторону и повёл плечами, с удивлением обнаруживая, что не чувствую никакой боли.

Отодвинув в сторону одеяло, я тупо уставился на собственную грудь, которая по всем

правилам должна была быть продырявлена. Но о страшной ране напоминал лишь белёсый

шрам. — Правда, дырок во мне стало поменьше, чем было… Когда ты там меня расчленял?

— Неделю назад, — сухо ответил Тори.

— Неделю, — как попугай повторил я, глядя на руки, — то-то так курить хочется.

— Отшучивайся, сколько влезет. Кое-что всё-таки изменилось, — полное подозрения

лицо Тори всё же просияло. — Как только встанешь на ноги, проверю парочку теорий.

— Ага. Завтра и проверишь. — Я подтащил к себе столь любезно принесённый Тори

рюкзак и вытащил из него сигареты с зажигалкой. — А если не будешь мне мешать

курить и наслаждаться жизнью, то даже сегодня вечером.

— И где такого хама только отрыли? — Со вздохом мужчина спустился по лестнице на

первый этаж, перестав маячить у меня перед глазами. Но снизу раздался его окрик: —

Попробуй наладить связь со своим опекуном.

— Опекуном? — переспросил я, как только раскурил сигарету и сделал первую затяжку

дымом.

— Именно!

— Может, тебе кто говорил в нашем современном мире, но я напомню: это пахнет

безумием.

Тори только рассмеялся и не ответил, я же оказался предоставлен самому себе.

Несмотря на всю мою браваду, чувствовал я себя отвратительнейшим образом: кости

ломило, мышцы ныли, а голова казалась чугунной. Сил не было не только что-то

делать, но и элементарно насладиться сигаретой, под веки словно попал раскалённый

песок вперемешку с иглами. Я помнил, что произошло нечто не совсем поддающееся

описанию, что ко мне прикоснулся кто-то не совсем принадлежащий миру живых. И я

помнил зов. Страстный крик, звучавший в каждой клеточке моего тела, когда

распахнулась Пустота. Тогда я и не предполагал, как неожиданно метко окрестил это

явление, но меня то и не волновало. Сейчас же при воспоминании об этом чудовищном

холоде меня бросало в дрожь, а липкий страх сковывал всё моё естество. Вокруг всё

было просто великолепно: за окном пели птицы в унисон с ветром, запах высушенных

трав успокаивал, умиротворял. Но я чувствовал себя одной ногой в могиле. Не был

уверен, что происходящее реально. Ведомый непонятным инстинктом, я поднёс сигарету

к тыльной стороне ладони и прижёг кожу. По сравнению с той болью, что я испытал в

том подвале, это скорее походило на укус комара.

— Хочешь, чтобы я исцелил? — раздавшийся внезапно голос заставил меня вздрогнуть и

оглядеться по сторонам. Комната была пуста.

— А взамен? — на пробу негромко поинтересовался я.

— У меня есть всё, чего я желаю. Сейчас решать тебе.