Эффект домино

Бриар подошел к малышке и, став перед ней на колено, протянул руку. Ее кукольные яркие, как две голубые звезды, глазки с удивлением уставились на эту большую ладонь. Через несколько секунд она все-таки решилась положить в эту руку свою. Ее маленький, пухленький кулачок с легкостью спрятался в мужской руке, а поднятый взгляд скрестился со взглядом Бриара. Совсем не детский взгляд. Она бесцеремонно изучала его подсознание, с легкостью обшаривая потайные уголочки и чердачки, правда, пока неосознанно, не пытаясь выяснить что-то конкретное, как ребенок, получивший новую игрушку. Смотря на нее, Бриар видел, что перед ним стоит маленькая Аврора, с ямочками на пухлых щечках. Будущая Великая Госпожа. Он, опустив взгляд, поднес маленькую ладошку к своим губам. Но что это? Ручки малютки обвились вокруг его шеи, и вихрь сильнейших эмоций сжал сердце.

Глава 43

Ночь прошла как-то неожиданно быстро и для Арнольда. Он сидел за столом, подперев голову руками. Перед ним стояла граненая бутылка с остатками дорогого коньяка. Большой бокал из тонкого зеленого стекла лежал опрокинутый возле сырной тарелки. Он сидел и, ничего не слыша, смотрел на столб солнечных лучей, который, пройдя через ажурный занавес, лег на стены золотыми пятнами. Эти яркие солнечные зайчики напомнили ему один счастливый день.

Прошло уже три года, как исчез Бриар. Маленькая Диана стала гордостью и радостью Авроры. Она не могла на нее налюбоваться: смешная головка девчушки с копной вьющихся крупными кольцами рыжих волос, яркие голубые глазки, с интересом открыто смотрящие на мир. Мир виделся крошке прекрасным и сказочным, ведь этот мир крутился вокруг нее. Аврора, смотря на выстраданное рыжее чудо, смеялась. Правда, смеялись только губы: поднимались вверх уголки ярких пухлых губ, и возле них образовывались две маленькие ямочки, а лицо оставалось печальным.

Аврора запала в его сердце, и тихое сладкое чувство охватывало все его существо. До знакомства с ней он не был цельным человеком. Все бежал куда-то вперед, беспечно пытаясь охватить необъятное. А Аврора… Аврора была доброй, кроткой и тихой, такой непохожей на Лиссу. Не раз сдвигались ее тонкие брови, когда он начинал беззаботно балагурить и сыпать шутками. С ней не проходило то, что проходило с Лиссой. Она ждала Бриара, и своим таинственным видом и светлой тоской создавала атмосферу волнующего, романтического настроения.

Но Диана начала болеть. Сначала болезни ее были такими же, как у всех малышей. Температура, лечение, выздоровление. Но потом промежутки между лечением и выздоровлением затянулись. Диана впадала в странное летаргические состояние, из которого ее трудно было вывести. Аврора измучилась. Она превратилась в ходячую тень, и единственным человеком, который неотступно следовал за этой тенью, был он, Арнольд Боте. Он видел встревоженную, не выспавшуюся женщину, которая покорно мечется всю ночь у кроватки дочери. Сильное плечо, ласковое слово, теплый взгляд – сейчас они нуждались друг в друге, они понимали друг друга, они зависели друг от друга. И образ Бриара, стоящий между ними, начал постепенно таять, уменьшаться, исчезать. И уже он, Арнольд Боте, порой получал полный застенчивой благодарности взгляд. Он принимался горячо целовать красивую руку своей жены, она порой позволяла себе поцеловать его в щеку, когда он возвращался домой. Уже рассвело, и лучи солнца пролились в окно, заиграв солнечными бликами на потолке и стенах. Он вошел в детскую комнатку и на несколько минут замер, оглядывая открывшуюся его взору картину. Аврора забылась тревожным сном в глубоком кожаном кресле у кроватки Дианы. Кризис прошел, и девочка спала, сладко посапывая, подложив ладошку под щечку, чему-то улыбаясь во сне. Веселая пляска солнечных зайчиков, то и дело перескакивающих с ангельского личика спящей девочки на подушку и обратно, могла разбудить Диану. Он задернул полог на кроватке и подошел к Авроре. Ее правая рука, безвольно свесившись с подлокотника кресла, подрагивала, почти касаясь пола, а на лице застыла печать усталости. Он, став перед ней на колени, как перед святой, зарылся лицом в складки ее платья. Оно пахло молоком, цитрусами и чем-то пряным. Этот запах был такой родной. Пронзительная тоска и стыд в одно мгновение заполнила его тело.

– Прости меня, – прошептал он, – прости… Я сломал твою жизнь и сломал свою. Нет! Мне нет прощения… Судорожные глухие рыдания сотрясали его тело. Ему стало жалко ее, себя, невинного ребенка, безмятежно спящего и еще не окунувшегося с головой в грязь его безумного мира.

– Прости меня, – шептал он, понимая, что нет ему прощения.

Но что это? Нежные пальцы заблудились в его волосах, тихий вздох вырвался из ее груди.

Он взял ее лицо, похудевшее и измученное страданиями, в свои руки; долго смотрел в ее воспаленные и темные от бессонной ночи глаза и не верил своему счастью. Он видел заплаканное лицо, голую шею и слегка открытую грудь. Аврора что-то зашептала, и слезы брызнули из ее глаз. Он поцелуями пытался осушить эти слезы.