Эффект Достоевского. Детство и игровая зависимость

Это сходство выглядит обоснованным: идеи Достоевского сильно повлияли на Ницше, который называл русского писателя своим «великим учителем». Достоевский, как мы уже видели, действительно придавал болезни большое значение и описывал свою эпилепсию как нечто практически сакральное – источник невероятного удовольствия, за которым следует сокрушительное чувство вины. Вероятно, Достоевский испытывал подобное ощущение «сакральности» во время игры: предчувствие выигрыша, отчаяние от проигрыша [Mann 1945].

Фрейд не верил, что Достоевский играл, чтобы выиграть деньги, вернуться в Россию и расплатиться по долгам. С его точки зрения, игра была наказанием за желание смерти отцу. Мы знаем, что Достоевский не уходил из казино, пока не проигрывался подчистую. По утверждению Фрейда, угроза нищеты, нависшая над его семьей, даже доставляла ему удовольствие, поскольку усугубляла чувство вины. Вина за те неприятности, которым он подвергал своих близких, тоже была частью желанного наказания. Пока его сознание было занято собственным недостойным поведением, бессознательное могло отдохнуть от гнета тяжелых воспоминаний.

Другой формой наказания было самоуничижение перед женой. Подобно другим игроманам, он постоянно ругал себя за безответственность и опрометчивость, приведшие к очередному огромному проигрышу. Таким образом ему удавалось «разгрузить» свое подсознание и на время освободиться от изнуряющего чувства вины, связанного с неразрешенным эдиповым комплексом. Однако, как полагает Фрейд, после краткого облегчения он снова испытывал необходимость наказать себя – и снова возвращался к игре.

В поиске аргументов для своей теории Фрейд обращается к воспоминаниям Анны Достоевской. Например, она отмечает, что после крупных проигрышей ее мужу было легче писать. Возможно, Достоевский старался как можно скорее получить гонорар и выплатить долги. Однако, с точки зрения Фрейда, это подтверждает, что проигрыш помогал Достоевскому избавиться от чувства вины. Но рано или поздно это чувство возвращалось, и Достоевский вновь отправлялся в казино, надеясь с помощью страдания избавиться от этого груза.

Но почему из всех путей, ведущих к страданию, Достоевский выбрал именно азартные игры? Отвечая на этот вопрос, Фрейд вновь возвращается к теме детской сексуальности и подавления сексуальных желаний. Он утверждает, что тяга к игре «эквивалентна старой тяге к онанизму» [Фрейд 1995: 293]. Иными словами, тяга к азартной игре у взрослого – это отражение тяги к мастурбации у подростка.

По словам Фрейда, у игры и мастурбации много общего. Оба вида деятельности связаны с возбуждением и наслаждением; в обоих случаях важную роль играют руки. Фрейд пишет, что «акцент на страстной деятельности рук» у игрока, играющего в карты, напоминает о движениях во время мастурбации. Кроме того, слово «игра» является эвфемизмом для мастурбации, поскольку «никаким другим словом <…> нельзя назвать манипуляции с гениталиями в детской» [Фрейд 1995: 292].

Итак, Фрейд объясняет игровую зависимость не только желанием наказать себя, но и стремлением к самоудовлетворению посредством мастурбации, вне «взрослого» контроля. По этой логике, невроз и игромания у взрослого Достоевского стали результатами желания мастурбировать, подавленного отцом, которого он ненавидел. Игромания Достоевского, утверждает Фрейд, становится абсолютно понятной, если мы примем за факт, что стремление к игре у взрослого человека – это выражение подростковой тяги к автоэротическому удовлетворению.

Однако всемогущий и ненавистный отец всякий раз пресекает акт мастурбации – как раньше пресекал детское желание обладать матерью. Фрейд пишет об этом: «…связь между попытками его [стремление к мастурбации] подавить и страхом перед отцом слишком хорошо известна, чтобы требовалось что-либо, кроме короткого упоминания» [Фрейд 1995: 294]. Мальчик боится, что если он будет мастурбировать, то отец его кастрирует, поэтому старается подавлять эту тягу – что, в свою очередь, укрепляет желание убить отца. Отсюда Фрейд делает вывод, что судорожные припадки могут быть формой наказания не только за мечту о смерти отца, но и за подавленное желание мастурбировать.

Недостатки теории Фрейда

Очевидно, что в теории Фрейда есть слабые места. Во-первых, он сводит к стереотипам любой конфликт между отцом и сыном и любую форму сублимации. Однако, как утверждает психоаналитик Луи Брегер в своей книге «Достоевский: автор как психоаналитик» («Dostoevsky: The Author as Psychoanalyst») [Breger 1989], произведения Достоевского – это нечто большее, нежели простая сублимация эдипова комплекса. Воображение писателя превращает болезненные события реального мира в литературные шедевры мирового уровня. Кроме того, у него были и другие, не такие шаблонные причины испытывать гнев. Брегер перечисляет, почему этот конкретный сын мог злиться на этого конкретного отца, не уходя в стереотипную эдиповскую драму.