«Милая моя Маняша, пишу наскоро, так что подробного письма жди позже. Еду к матушке Макарии, решилась окончательно, буду просить ее благословения на монашескую жизнь. Отец Димитрий считает, что мне надо лечить грудную болезнь, а не постриг монашеский принимать. Сначала он очень рассердился и строго выговаривал мне, что подобное домогательство монашества свидетельствует об опасном тщеславии, а потом смилостивился, но благословил лишь на добрую дорогу и сказал, что в отношении меня надеется на промысел Божий и авторитет матушки Макарии. И вот я еду и, если матушка меня благословит, останусь при ней.
14 мая.
Не отправила письмо, потому что собиралась дописать позднее, но все сложилось, как и напророчил отец Димитрий, по промыслу Божьему. Как говорится в «Книге притчей»: «Много замыслов в сердце человека, но состоится только определенное Господом». Сейчас мне трудно собраться, чтобы рассказать пережитое, напишу вкратце.
Прибыла я в монастырь вчера под вечер. Со мной здесь знакомы, а потому сразу повели в келью к матушке, причитая, что сподобил меня Господь явиться для того, чтобы принять ее последний вздох. Я задрожала и заплакала. Еще по пути к келье мне сказали, что матушка никого не узнает, чтобы я не рассчитывала застать ее в памяти. Но они ошиблись. Возможно, угасающая матушка почувствовала плач моего сердца, а может, любила меня особенно, на что я надеюсь, только после того, как я поцеловала ее руки, сложенные на груди, глаза ее открылись. Что было дальше, не расскажу: был разговор глазами, а потом она сумела пошевелить рукой, и не сразу я поняла, но указывала она на подушку, на которой лежала. Я подсунула туда руку – тафтяной мешочек. Это было то, что она оставила мне: иконка, четки и письмо. А еще она благословила меня, хотя руки у нее почти не работали, и движение их было скорее предположительное. И все-таки это можно назвать благословением и, по всей вероятности, еще более дорогим и действенным, потому что предсмертным, через силу невероятную проделанным. Фантазировать здесь грех, но у меня осталось чувство, будто именно меня она ждала (хотя не знала, что к ней еду!), чтобы благословить и отдать свой скромный и самый для меня дорогой дар, потому что после того закрыла глаза и уж больше не смотрела ни на что. Я просидела у постели до утра, смачивая ее пересохшие губы, а утром они приоткрылись, и с легким вздохом душа ее покинула тело. Вот и все, моя дорогая.