Эффект разорвавшейся бомбы. Леонид Якобсон и советский балет как форма сопротивления

Отказ Якобсона осуществлять фактическое руководство труппой Гусева, находясь в его тени, лишний раз свидетельствует о том, что Якобсон считал себя частью истории балета, хотя ему и не хватало роскоши иметь устоявшуюся, долгосрочную позицию, в которой он мог бы по-настоящему реализовывать себя в этой роли. Жизнь заставила его понять, что умение действовать решительно и стремительно было наилучшей стратегией в противостоянии советскому официозу. Его излюбленный жанр сказки, в сжатой форме рассказанной через хореографическую миниатюру, был блестящим примером этой стратегии в действии. Он лихорадочно работал в классе, часто проводя репетиции трех разных балетов одновременно, поскольку в начальный период создания репертуара он сменил три репетиционные базы. Ирина, признанная протеже Вагановой и выдающийся педагог, преподававшая по ее системе, известная своей четкостью и виртуозностью, обеспечивала техническое сопровождение ежедневных занятий с труппой, чтобы танцовщики, приходя на репетиции Якобсона, были физически готовы к его не имеющей аналогов работе по перевыражению классического языка движений. В своем выступлении 21 декабря 1970 года Якобсон изложил свою концепцию работы труппы, сформулировав свою цель – сделать так, чтобы тела его танцовщиков в полной мере подходили для современного балета. Он, в частности, отмечал, что в Кировском театре у артистов балета великолепно развиты стопы и ноги, но это только половина того, что необходимого для исполнения классического балета:

…я видел, что артисты исполняют классику… Но чтобы танцевать модерн, они меняют только верхнюю часть корпуса – торс, руки, кисти – что приводило меня порой просто в ярость. Как можно допустить, чтобы ноги артиста исполняли настоящую классику, а верх его корпуса говорил совсем о другом?[290].

За год до этого, в декабре 1969 года, Якобсон провел открытые прослушивания, во время которых набрал свою труппу. Он создал то, что сам он называл «коллективом труппы», с ядром из танцовщиков, набранных в основном из Ленинградского и Пермского балетных училищ, известных своей сильной, но в то же время очень традиционной подготовкой. В январе те, кто был принят, получили уведомления, а в феврале они начали прибывать. Татьяна Квасова, которая изначально входила в труппу Гусева, вспоминает, какое негодование она испытала, когда узнала, что Якобсон станет новым директором труппы. «Сначала нам это не понравилось, потому что мы окончили балетную школу и хотели танцевать классический балет. Мы знали Якобсона по его миниатюрам – “Снегурочка”, “Тройка”, “Кумушки”, но я хотела танцевать классику», – вспоминает она. Квасова была так решительна, что поднялась в его кабинет и объявила, что собирается уйти из-за репертуара[291]. Якобсон в ответ, по ее словам, сказал: «Если вы хотите классику, вы получите такую классику, которую еще никто никогда не танцевал». На следующий день он приступил к постановке па-де-де на музыку Моцарта. «Он поставил такую вещь, что после меня ее никто не смог станцевать, – смеется Квасова, ставшая одной из звезд труппы. – Он говорил нам: “Что вы делаете? У вас в ногах играет музыка!”»[292]

Труппа начала репетировать в марте 1970 года. Первые три месяца репетиции проходили только по вечерам из-за трудностей с поиском подходящих помещений. Последние шесть месяцев подготовки к открытию были напряженными, так как работа шла в сжатые сроки и нужно было получить одобрение и подтверждение от худсовета, регулирующего культурные мероприятия в СССР. Вдова Якобсона рассказывала о череде препятствий на его пути, поскольку проект создания собственной труппы продвигался вперед и чиновники начали опасаться, что им не удастся надлежащим образом контролировать результаты его работы. Открыв небольшое окошко свободы, они оказались не готовы к тому, к чему это может привести. Их попытки закрыть это окошко становились тем агрессивнее, чем больше они осознавали масштабы влияния Якобсона и широту его амбиций. Ирина подробно описала, как он играл в кошки-мышки со своими цензорами: