Эффект разорвавшейся бомбы. Леонид Якобсон и советский балет как форма сопротивления

Именно сотрудники американского консульства переправляли почту Петроградской детской колонии в Америку через океан, а оттуда в Стокгольм через Северное море. Оттуда нейтральное шведское правительство отправляло письма в Международный Красный Крест в Таллине (Эстония), а затем в Петроград. Известно, что, когда из писем просочилась наружу информация о том, как Американский Красный Крест заботится о детях, большевистское правительство попало в неловкую ситуацию – ведь дома в России продовольствия по-прежнему не хватало. Тогда нарком просвещения Луначарский опубликовал в «Известиях» телеграмму, в которой утверждалось, что якобы дети в Петроградской детской колонии живут в ужасных условиях, физически и морально страдают, потому что с ними жестоко обращаются [Miller Е 1965: 102]. Неизвестно, знали ли дети, что ими воспользовались в качестве оружия пропаганды в противостоянии Советского Союза с Америкой. Как бы то ни было, это стало еще одним фронтом в условиях бушевавшей вокруг них Гражданской войны и социальной катастрофы.

Рис. 7. Шестнадцатилетний Якобсон (стоит, шестой слева) на борту «Иомей Мару» с другими детьми из Петроградской детской колонии. Коллекция Джейн Свон

Когда стало очевидно, что вернуть детей в Петроград по суше невозможно, Бремхолл решил, что единственно возможный вариант – возвращение по морю, кругосветное путешествие на восток наподобие того, которое совершали их письма. Поначалу он пытался посадить их на какой-нибудь русский корабль. Но поскольку новое большевистское правительство объявило, что отныне все частные суда принадлежат народу, то частные российские суда, чтобы избежать национализации, вскоре совсем перестали заходить во Владивосток. Тогда Бремхолл решил поступить иначе: в течение нескольких следующих месяцев он собирал средства на аренду и оснащение маленького японского грузового судна «Йомей Мару», принадлежавшего пароходной компании «Кацуда» и лишь недавно совершившего свой первый рейс. Этот корабль был рассчитан на 60 человек, но Бремхоллу удалось разместить на нем целую тысячу: 780 детей, а также японского капитана с экипажем, врачей и медсестер из Красного Креста, одного стоматолога, учителей, поваров и нескольких немецких военнопленных, направленных в Берлин.

За те несколько месяцев, пока Бремхолл искал, а затем переоборудовал судно «Йомей Мару», жизнь детей снова стала непростой. Кончались запасы продовольствия, заняться было нечем, и это особенно тяжело повлияло на старших мальчиков, среди которых были Леонид и его братья. После смерти балетмейстера в его личных вещах были найдены две тетради, относящиеся ко времени, проведенному на «Русском острове» неподалеку от Владивостока. «Лучше не злись и не лезь в драку, когда они обзывают тебя красавчиком», – такую запись оставил в тетради некто Влад 2 марта 1920 года. «На память будущему поэту» – так озаглавлена другая запись от 3 марта 1920 года, в которой юный товарищ Якобсона предсказывает ему творческую славу: «Только сильным суждено пройти через бурю. Царство мысли безгранично. Твое призвание – совершить доброе дело на родине». «Но путь твой не будет легким», – предупреждает пишущий. Все эти записи были всего лишь мальчишеской бравадой, обычными посланиями из числа тех, что дети оставляют друг другу в дневниках. Однако мы можем почерпнуть из них нечто большее: мальчик-подросток с удовольствием фиксирует реакции окружающих людей, дирижирует ими и, похоже, является фаворитом группы. На внутренней стороне обложки хозяин тетради просит друзей писать только чернилами и только на лицевой стороне страниц. «Прошу друзей писать в мой альбом и вспоминать меня почаще в жизни», – отмечает он на титульном листе. Многие мальчики, да и девочки, оставили ему в альбоме нежные, а порой даже очень эмоциональные послания. Если бы существовала школа культурных героев, она должна была бы выглядеть примерно так[61].

В отличие от записей из альбома Якобсона, записи из дневников взрослых сотрудников колонии свидетельствуют о нарастании всеобщего хаоса. В архиве Гуверовского института войны, революции и мира хранится напечатанное на машинке письмо сотрудницы Красного Креста медсестры Кургузовой от 21 июня 1920 года, в котором она рассказывает, как впервые увидела убогий барак № 4, где теснились 120 голодающих старших мальчиков.