Эффект разорвавшейся бомбы. Леонид Якобсон и советский балет как форма сопротивления

За годы, проведенные в Петроградской детской колонии, Якобсон научился быть сторонним наблюдателем, впервые осознал собственную способность к выживанию. Там для него оказались раз и навсегда развенчаны политические мифы о превосходстве советского человека и жадности западных капиталистов. Пережив все это, Якобсон мог по-новому взглянуть на балет – художественное средство, способное скрыть социальные различия и поддержать посредством тела хрупкий культурный диссонанс.

Петроград, 1921 год. Открытие балета

По рассказу самого Якобсона, балет он открыл абсолютно случайно. Однажды вечером, вскоре после своего возвращения, будущий балетмейстер ходил по улицам Петрограда и торговал специями с лотка. В какой-то момент он свернул на Бассейную улицу (теперь улицу Некрасова) и в одном из освещенных окон увидел зал, в котором прыгали и вертелись какие-то молодые люди. «Мальчик я был стройный, легкий, – рассказывает Якобсон. – Почему бы не зайти?.. Зашел, посмотрел и стал учиться. Тут и началось мое увлечение балетом» [Якобсон 1971: 98]. По мнению Ирины, попасть в класс, где преподавал знаменитый балетмейстер А. И. Чекрыгин, молодому Леониду помогло не столько его телосложение, сколько собственная настойчивость. «Он был очень смелым. Вошел и сказал преподавателю, мол, хочу попробовать», – рассказывает Ирина. Чекрыгин на это ответил, что начинать обучение уже поздно, что настоящие танцовщики учатся с восьми лет. Но Якобсон не уходил, и Чекрыгин разрешил ему остаться[79].

Леонид был на 17 лет старше того возраста, когда принято начинать занятия балетом. Но поскольку он был юношей, а их в балете обычно не хватает, это дало ему некоторое преимущество. Он был хорошо сложен, хотя для балерины на пуантах партнер ростом 168 сантиметров и весом 69 килограмм всегда будет чересчур низким и мускулистым. Возможно, преподаватель согласился его взять из-за той самой присущей ему естественной грации, с какой юноша Якобсон танцевал ранее на борту корабля. До этого момента будущий балетмейстер не видел ни одного балетного спектакля. Так что, когда он увидел занятие в балетном классе, он не имел ни малейшего понятия о том восхитительном действе, которое должно было явиться в результате этих тренировок. Скорее, в окне перед ним промелькнул серьезный педагогический процесс, подобный тому безопасному и структурированному миру с танцами и самодеятельным театром, в котором он уже жил прежде в колонии. Это был мир, в буквальном смысле существующий вне какой-либо национальной и этнической принадлежности. Единственным цементирующим материалом этого сообщества была принадлежность театру.

Чекрыгин был уважаемым преподавателем классического танца, балетмейстером и выдающимся танцовщиком Мариинского театра. Он был известен музыкально и драматически яркими портретами характерных персонажей, как правило, гротескных. Кроме того, Чекрыгину нравились острые и драматически насыщенные образы комических старух. Он был известен исполнением характерной роли злой Феи Карабос из «Спящей красавицы» [Суриц 1979: 56]. Лопухов, один из ведущих теоретиков балета своего времени, писал, что из всех исполнителей роли Карабос (включая и самую первую злую фею – Энрико Чеккетти) «только Чекрыгин одновременно слышал несколько тем и пытался исполнить эту роль так, как ее задумал Чайковский». По мнению Лопухова, Чекрыгин не просто исполнял музыкальные фразы. Он отыгрывал всю их музыкальную окраску, всю эмоциональную гамму: от злобы, с которой фея выходит на сцену, до нарастающих вспышек гнева и, наконец, откровенной ярости уязвленной ведьмы на крестинах Авроры [Lopukhov 2002: 128–129].

Рис. 8. Учитель Якобсона А. И. Чекрыгин в роли Феи Карабос из балета «Спящая красавица», около 1936 года. Музей Академии Русского балета имени А. Я. Вагановой, Санкт-Петербург