Эффект разорвавшейся бомбы. Леонид Якобсон и советский балет как форма сопротивления

Тот факт, что первым учителем Якобсона был гротескный танцовщик, привел к развитию у него особого понимания телесного жеста. Действительно, характерный танец – любопытная ветвь классического балета. Это периферийное пространство, куда наиболее ярко вписаны этнические, культурные, классовые и возрастные различия, пережиток тех времен, когда балет переплетался с оперой и драмой, что позволяло ему в завуалированной форме касаться в разное время острых социальных и политических моментов, которые было бы чересчур рискованно делать основным содержанием танца. «Пока не появился Якобсон, никто и не думал, что балет может быть опасным и политическим», – ответила в 2011 году Наталья Зозулина, петербургская танцовщица, критик и писатель, на вопрос о том, каковы же главные достижения Якобсона[80]. Конечно, и сам Якобсон не понимал, насколько опасным станет впоследствии балет.

Глава 3 Что делать с балетом?

Сегодня ни один художественный жанр не погряз в стагнации так глубоко, как хореография. Классическая традиция, подобно року нависшая над современной хореографией, подавляет в ней прочие движения и утратила всякую художественную ценность. Классический танец – всего лишь сочетание французского духа, кокетства (которое мы непонятно почему называем грациозностью) и бездушной итальянской виртуозности. В нем нет ни капли человеческих чувств, ни малейшей надежды на прогресс. Как можно считать прекрасным что-то настолько неестественное?

Л. В. Якобсон. Ассоциация нового балета

[Якобсон 1928]

По иронии судьбы балет превратился в язык критики советского строя и политического контроля над личностью как раз тогда, когда после завершения большевистской революции ему стала грозить гибель. Якобсон был одним из самых ярых критиков балета, в 1920-1930-х годах он призывал в своих колонках к его уничтожению, однако затем именно он стал одним из самых страстных его защитников[81]. Балетмейстер никогда не отрекался от идей революции и перемен. До конца своих дней продолжал он защищать эти идеи, сохраняя на протяжении XX века юношеский дух экспериментов. Не отрекся он от них и во времена сталинских чисток, которые историк Роберт Конквест позже охарактеризовал так: «Страну сломили и заставили замолчать с помощью одной масштабной операции, после чего достаточно было точечных репрессий» [Conquest 2008: 447]. В последнее время появилось немало исследований, в которых сталинизм представляют эпохой консолидации общества, временем динамических изменений, происходивших при наличии репрессивного режима [Ezrahi 2012]. Именно в таких условиях и родился художественный гений Якобсона.

В 1928 году он начал свою первую статью для журнала «Жизнь искусства» с нападок на классический танец, оказавшихся прелюдией к настоящему некрологу по русскому имперскому балету. В то время Якобсон был подающим надежды 24-летним хореографом; всего двумя годами ранее он поступил в кордебалет Государственного академического театра оперы и балета (ГАТО-Ба – так назывался тогда Мариинский театр). Он быстро завоевал себе имя, причем не только как танцовщик и хореограф, но и как полемист. Статья Якобсона была вполне созвучна традиционной советской теме освобождения пролетариата от изнеженной буржуазной бездушности на пути к новому светлому коммунистическому будущему. Якобсон выступал за отказ от поверхностного репертуара классического балета, который преподавали в бывшем Императорском балетном училище (с 1921 года ставшем Государственным театральным балетным училищем Наркомпроса РСФСР), от всех этих пережитков царской расточительности[82]. Идеи его были созвучны и другому вышедшему в тот же год документу – пятилетнему плану развития СССР, сформулированному Сталиным. Сталин обозначил в этом плане ряд военных и экономических целей, призванных резко и быстро превратить Советский Союз в индустриальную державу, переделав старую классовую социальную систему в новую коллективистскую систему будущего – иными словами, осуществить экономический скачок, аналогичный тому, за который ратовал Якобсон в балете.