Читаем Эффект разорвавшейся бомбы. Леонид Якобсон и советский балет как форма сопротивления полностью

Мы вместе с другими участниками вечера наблюдали за происходящим из-за кулис и просто ахнули, когда на реплику Агриппины Яковлевны Вагановой, прозвучавшую из директорской ложи, что она ничего не поняла в «Пионерии», Якобсон небрежно бросил: «А вам, Агриппина Яковлевна, этого и не понять!» [Шереметьевская 2007: 40].

Учитывая, что Ваганова была одной из первых, кто оценил талант молодого балетмейстера и пригласил Якобсона работать в училище, это было двойное оскорбление.

Молодые танцовщики были потрясены смелостью Якобсона, «…кто еще мог так ответить Вагановой, перед которой все трепетали?» – риторически вопрошала Шереметьевская [Шереметьевская 2007: 40]. К чести Вагановой, никаких последствий оскорбление Якобсона не имело. Он продолжал работать в школе, хотя Ваганова могла бы положить этому конец. Следующая работа Якобсона с учениками прошла быстрее. Теперь он понял, что использование исключительно пантомимы – это тупик, и начал искать то, что Шереметьевская называла «носителем смысловой основы» [Шереметьевская 2007: 36]. Как и многие другие в те времена, Якобсон обратился к спорту, который ассоциировался с новой динамикой и переменами в идеализированной советской жизни.

В 1933 году в качестве дипломной постановки Ленинградского хореографического техникума Якобсон поставил балет «Тиль Эйленшпигель» на музыку симфонической поэмы Рихарда Штрауса. Выбор Якобсоном легендарного комического антигероя Тиля, проказника, который подносит зеркало к человеческой глупости, кажется автобиографической отсылкой, учитывая репутацию самого Якобсона как молодого художника, который не стеснялся высказывать свое мнение. Постановка третьего балета Якобсона – «Тиля Эйленшпигеля» – прошла для танцовщиков более гладко. Шереметьевская полагает, что Якобсона увлек идеей поставить «Тиля» Е. А. Мравинский, который только начинал свою дирижерскую карьеру [Шереметьевская 2007: 41–42]. Она считает, что именно работа с человеком, который был так организован и сдержан, помогла сдержать темперамент Якобсона. Кроме того, на четкие границы сценария намекала сама музыка, что позволяло ему сосредоточиться на ясно поставленной задаче.

Во всяком случае, постановка двигалась довольно быстро и без особых эксцессов, – отмечает Шереметьевская. – Спектакль значился выпускным, но я не помню, чтобы в нем участвовали выпускники 1933 года. Даже на главную роль был приглашен артист Воля Фидлер, недавний выпускник нашего училища. Остальные роли «разошлись» между участниками «бригады Якобсона» [Шереметьевская 2007: 42].

Шереметьевская вспоминала, что ее взяли на роль матери невесты Тиля, а каждому танцовщику в массовке дали свой, полностью проработанный характер, несмотря на то что роли были незначительными. Она пишет:

Мне необходимо было изображать «наседку», которая стремится охранять свое дитя, поэтому я старалась выглядеть широкой, приземистой, расставляла руки, как крылья, смешно топала вокруг Неле. В этом мне помогал костюм со многими широкими юбками.

Надо сказать, что в спектакле был интересный контраст между стилем костюмов – ярких, красочных, воспроизводивших эпоху, и лаконичным оформлением сцены, лишь намекавшим на эту эпоху [Шереметьевская 2007: 42].

В своих воспоминаниях Шереметьевская описывает декорации к балету как сложную метафорическую конструкцию, поясняя, что на сцене на небольшом возвышении стояла рама в виде трапеции, окружавшая живописный пейзаж в стиле Ренессанса. Занавес поднимался над пустой сценой, и вдруг артисты выходили из рамы, мгновенно наполняя сцену суетой базара. Все это олицетворяло бурную энергию, присущую Тилю. Его появление сопровождалось музыкальной фразой, которая звучала как «кукареку». Шереметьевская отмечает:

Перейти на страницу:

Похожие книги