Детский смех как полноводная река, которую не могут сдержать никакие преграды, прорываясь и снося все запреты, затопил помещение.
— Иван и Данил! Быстро рты закрыли и уставились в учебник. Я сейчас возьму, Иван, твой дневник и поставлю неуд за поведение. Сел на стул и успокоился.
Такая угроза оказалась весьма действенной, она охладила эмоции в классе, но когда Иван с Данилом начали корчить друг другу рожи, с первого ряда, не поднимая головы от учебника, как бы между прочим, Саша сказала:
— Иван и Даня, вы уже достали всех, прижмите свои толстые булочки к стульям и успокойтесь, иначе медведь их точно откусит.
Все началось заново. Евангелина, желая восстановить дисциплину, рассыпа́ла угрозы налево и направо.
Натали все это время сидела затаившись, надеясь, что если она не будет двигаться и задержит дыхание, любая атака темных сил ее минует.
С трудом успокоив класс, Евангелина Ахметовна сердито посмотрела на Натали и резко сказала:
— Возьми свою игрушку и портфель, приведи их в порядок. В туалете есть вода и салфетки. Только быстро.
Но внутреннее чутье говорило Натали, что здесь что-то не так. Она взяла в одну руку медведя, в другую рюкзак и направилась к двери. И опять, как тогда на лестнице, она почувствовала себя невообразимо легкой, настолько воздушной, что даже тела своего не ощущала, и это пугало Натали. Уж лучше бы ее тошнило или что-нибудь болело, тогда бы она могла надеяться, что плата от злой силы пришла в таком, понятном и открытом виде, а не как очередное невидимое коварство.
— Не забудь попу медведю подтереть! — крикнул вдогонку Иван.
И тут же разъяренный голос учительницы его перекрыл:
— Дневник принес сюда…
Продолжение Натали не расслышала. Она двинулась по коридору, мягко ступая по чистому светлому полу. Неся медведя на вытянутой руке, как цапля тащит лягушку в клюве, девочка на цыпочках проходила мимо белых дверей с надписями: музыкальный класс, медкабинет, столовая, учительская. Когда ей доводилось попадать в школьный коридор во время уроков, казалось, она делает что-то запретное, о чем лучше никому не рассказывать, и одновременно таинственная секретная свобода вращала внутри свои невидимые колесики, вызывая желание поделиться своим секретом.
Выложив из рюкзака тетрадь и учебник, она положила их на край раковины, оторвала солидный кусок туалетной бумаги и принялась с энтузиазмом оттирать крем. Надо сделать все идеально, чтобы и следа не осталось. Но тут ее настигла мысль, которой девочка попыталась преградить путь, но та мерзкой пиявкой пробралась внутрь и присосалась к сердцу.
Это правда, я слишком легко восприняла наказание: не обиделась, не заплакала не запаниковала, и вообще не слишком-то испугалась… Натали вдруг спохватилась, вспомнив, что такие мысли думать нельзя. Она не имела представления, в какой момент злые силы могут их прочитать. Возможно и такое, что они всегда рядом… Но ведь нельзя всегда думать о хорошем! С другой стороны, темные силы не всегда реагировали на ее хорошее настроение, иногда позволяя один или два дня быть счастливой. Значит ли это, что они не всегда могут определить, что она чувствует, или просто выжидают нужный момент? Дают ей позабыть о своем присутствии, чтобы потом с новой силой начать пытать?
Про пытки Натали немножко знала. Однажды папа смотрел черно-белый фильм о войне, и хотя обычно ей запрещают смотреть кино для взрослых, в этот раз папа слишком увлекся и не заметил, как дочь вошла в комнату и затаилась, уставившись в экран с необыкновенным вниманием. Там показывали Вторую мировую войну, диктор рассказывал сначала о физических, а потом о психологических пытках, которые применяли фашисты к узникам концлагерей. Тогда она узнала, что иногда узников специально не трогали несколько дней, потому как из-за длительных издевательств их чувствительность притуплялась. Пленникам давали отдохнуть, чтобы потом с новой силой начать свои жуткие измывательства. Голос из телевизора говорил, что людей хотели сломать. Что такое сломать, Натали понимала интуитивно, рисуя в своем воображении картины, в которых человек от сильной боли сам себе ломает позвоночник, или ребра, или… В общем, что-то в нем должно сломаться, предполагала она. Натали слушала сопровождаемую громом выстрелов и взрывающихся бомб речь из динамиков телевизора, замерев от удивления. Сами слова казались ее уху громоподобными, ведь это говорили про нее! События предыдущих лет стали ясней, словно лампочка вспыхнула в голове ярким, злобным светом, выхватив из тьмы элементы пазла, благодаря которым картина сложилась. Через некоторое время отец повернулся и, как ни в чем не бывало, словно все время знал, что его дочь находится рядом, произнес:
— Тебе не страшно?