— Неважно. Достаточно того, что есть ты. Ты и это хорошее место.
Фъер почувствовал, что что-то произошло тут, возле его плеча, что-то доселе неведомое ему.
— Ната?
Он обхватил неестественно спокойное лицо девочки своими маленькими руками, потом закричал, как будто вспомнил что-то важное:
— Натали! Натали!
Но девочка больше не отзывалась.
— Натали! Натали! Мы приехали. Ты что там, грезишь наяву?
Папа говорил с легким раздражением. Нестрашным и неопасным. Надо было выходить. Натали отстранила лоб от прохладного стекла и нажала на ручку двери. На секунду задержала руку.
Натали подумала, что может быть вот прямо сейчас, если она подождет чуточку, какая-нибудь машина, какой-нибудь пьяный водитель врежется в них, или на них упадет самолет, и она вернется обратно к Фъеру.
— Ты опять заснула? Прямо на ходу. Может, попросить маму, чтобы она укладывала тебя пораньше?
— Нет, я выхожу, я просто задумалась, все ли положила в портфель.
Вот так! Из-за одной глупости, из-за того, что я всего лишь на секунду задержалась, он может рассказать маме.
Но Натали уже знала, что худшее все же случится.
— Давай посмотрим твой портфель.
Она моментально сообразила, что под пакетом с булочкой лежит мишка. И о нем он тоже может рассказать. Девочка почувствовала себя в какой-то мрачной и тугой скрипучей петле.
— Нет, все на месте, мне пора идти. Не хочу опоздать на урок.
И она, быстро схватив портфель, выскочила на улицу, устремившись к тусклому, неуютному возвышающемуся впереди зданию школы.
Самоубийство
Ибо знаю, что время всегда есть время
И что место всегда и одно лишь место
И что сущим присуще одно их время
И одно их место…
Пока она бежала по мощеной дороге к входным дверям, фигурный поребрик по бокам сопровождал ее, словно льющийся каменный ручеек. Натали вспомнила, как отец рассказывал, что не все могут позволить себе обучение в частной школе и что ей повезло. «Да, — по-взрослому подумала она, — частный ад не многие могут себе позволить, тебе повезло, девочка». Ой! Поребрик вдруг прервался дырой, похожей на отверстие от вырванного гнилого зуба.
Нельзя привыкать к веселью, не дай Бог это подумать при маме. Надо молчать и не выпускать из себя цветные эмоции. Стоит только позволить проявиться подобным чувствам, как сразу же произойдет что-нибудь ужасно плохое. Натали остановилась перед витражной дверью с изображением раскрытого учебника. Массивная, утяжеленная по краям полированными балками, она служила границей, переступив которую, Натали ощутит обрушившееся на нее чудовищное давление школы. Она внутренне собралась и толкнула дверь.
Ощутив себя рыбой, нырнувшей в глубоководную впадину и торопящейся найти безопасное место, которого по определению здесь существовать не могло, она проплыла мимо охранника в гардероб, скинула верхнюю одежду, обула сменку и побежала в класс. Кругом была гнетущая тишина. С одной стороны это хорошо, никто ее не трогает, нет непосредственной опасности, а с другой в такие моменты всегда создавалось впечатление готовящегося против нее злодеяния. Она шагала по лестнице, цокая туфлями. Их тупые глянцевые носы перечеркивали несколько шрамов-царапин.
Натали один раз попыталась сохранить обувь в порядке: почти не ходила в школе, даже на переменах все время сидела за партой, однако умудрилась на выходе зацепиться платьем за угол школьной доски и порвала его. Темные силы с ней просто играли, издевались. А когда Натали пыталась им противостоять, они, как призрачные духи, бросаются и тушат безжалостно любое проявление тепла. Все бесполезно, можно лишь попытаться скрыть эмоции, демонстрируя, как тебе плохо и грустно. Иногда это срабатывало.
Рука девочки заскользила по лакированным перилам, их прохлада и гладкость ее не успокаивали — наоборот, возникла та предостерегающая тревожная легкость, которая обычно не сулила ничего хорошего.
Приближаясь к двери класса, она пересекла границу мертвого теплого воздуха. Девочка представила, как перед ней маячит свод небольшой пещеры — вход в иное измерение: теплое, мягкое и обволакивающее как грязь, и ей туда придется войти.