Ефим Сегал, контуженый сержант

Договор с издательством подписан. Впереди, по сегаловской мерке, куча денег. Есть у него основания чувствовать себя если не на седьмом, то, по крайности, на третьем небе. А поди ж ты, настроение у него далеко не предресторанное. Прогуливаясь по широкому тротуару у гостиницы «Москва» в ожидании своего благодетеля, Ефим, помимо воли, думал о нем, и опять, наперекор доводам разума, росла в нем необъяснимая неприязнь, а от нее – и настороженность к Даниилу Борисовичу. Было бы можно – сбежал бы отсюда прочь! До чего ж не хочется ему садиться с Красницким за ресторанный стол. Перед мысленным взором Ефима возник тяжелый, будто отлитый из чугуна, подбородок, огромная ручища, придавившая к столу сотенные купюры…

– О, а вы, оказывается, Ефим Батькович, человек обязательный! – От неожиданности Ефим вздрогнул, в первую минуту и не узнал нарядного мужчину, на голову возвышавшегося над ним. – Люблю обязательных. Сам таков! – Красницкий, не заметив замешательства Ефима, схватил его лапищей за тощее предплечье. – Так-с, соловья, как известно, басенками не кормят, тем паче на пороге ресторана! Пошли!

Ожидая лифт, который доставлял гостей в ресторан «Крыша», Ефим молчал.

– Вы, кажется, чем-то недовольны, молодой человек? По физии вижу… Кисните? Странно! Но ничего, ничего! Скоро все встанет на свои места, ибо силен всемогущий Бахус. Силен? Как вы думаете?

За несколько секунд лифт доставил их ко входу в ресторан. Метрдотель оценивающе посмотрел на видного, хорошо одетого Красницкого, скользнул пренебрежительным взглядом по фигурке его невзрачного спутника, почтительно обращаясь к Даниилу Борисовичу, осведомился:

– Отдельный кабинет? Столик в общем зале?

С высоты своего гвардейского роста Красницкий окинул взором ресторан – народу порядочно.

– Отдельный, – бросил небрежно.

Первый тост высокопарно произнес Красницкий.

– За ваш успешный дебют, молодое дарование, за нашу плодотворную деловую дружбу. Будемте здравы! – И коричнево-золотистый, как крепко заваренный чай, коньяк мгновенно, в один глоток, переместился из хрустальной рюмки во чрево Даниила Борисовича.

И Ефим выпил. Пососал дольку лимона, неохотно принялся за салат. Почему неохотно? Не от сытости, не от пресыщения, где уж! Он бедненько позавтракал вместе с Надей около девяти, сейчас без малого три. На столе – яства, кои ему давно и во сне не снились, обстановка в ресторане – комфортная, а ему здесь неуютно, вкусная еда – не в радость. И причиной тому – его партнер по застолью, что-то вроде враждебности к которому нарастает в его душе. Не без удивления смотрел Ефим, как ел, нет, не ел – уничтожал одно за другим блюда Даниил Борисович, рюмку за рюмкой опрокидывал в казавшееся бездонным вместилище… Когда официантка принесла бифштекс, он надавил на него вилкой – мясо покрылось кровью.

– Вот она, кровушка! – хищно облизнулся Красницкий, облапил пятерней почти им одним опустошенную бутылку. – О, мы уже, оказывается, выпили до донышка? Молодцы! Девушка! – Явилась официантка. – Принесите-ка нам еще граммчиков триста… нет, четыреста… а, что там – еще бутылочку такого же коньячка и по цыпленочку «табака».

– Мне цыпленка не надо, – поправил Ефим, – я и этого всего не осилю.

– Что же вы, молодой человек, так плохо кушаете? – упрекнул Красницкий. – Ладно, насиловать юношу не будем. Давайте одного цыпленка… Сделаем небольшой антрактик, обождем горючее. – Даниил Борисович тщательно вытер салфеткой жирный рот и руки. – Люблю поесть! И выпить, конечно, – добавил со смешком. – А вы что же отстаете? Осетрину еще не одолели. Позор!

Из первой бутылки Ефим выпил чуть больше ста граммов, остальное – Красницкий. Коньячок делал свое дело: Ефим уловил, как неестественно заблестели коричневожелтые глаза Даниила Борисовича, как сквозь смуглую кожу проступил густой румянец – издатель захмелел.

– Эх, брат, – чугунная длань опустилась на плечо Ефима, – и ты, видно, горя хлебнул… Ничего, брат… разреши к тебе обращаться на «ты» – я разика в два тебя постарше… Не горюй! Заживем мы с тобой преотлично.

Обжорство Красницкого, собачья жадность к еде, фамильярность, слова «эх, брат» довели Ефима, он с плохо скрытым раздражением спросил:

– В каком смысле «заживем»?

– Во всех смыслах, во всех, были бы деньжата в кармане!

– По-моему, Даниил Борисович, вы и так недурственно живете и деньжата у вас, как я понимаю, водятся.

Красницкий снял чугунную длань с плеча собеседника, замолчал, полупьяным взглядом впился в него:

– Э-э! Ефим, я вижу ты ежистый! Что-то мне твои колючки не того. Может, коньячок подстегивает, а?

Ефим промолчал. Ему не терпелось поскорее расстаться с рестораном, вернее, с Красницким. Но трапеза, как назло, продолжалась. Официантка поставила на середину столика вторую бутылку коньяка, кое-что добавила на закуску, плутовато улыбнулась Красницкому, отчего тот сальненько ухмыльнулся, долгим взглядом проводил ее, уплывающую, вертящуюся, как на шарнирах.