Ефим Сегал, контуженый сержант

– Ну-с, кончился антракт, начинается контракт, – засмеялся Красницкий, довольный каламбуром, с трудом оторвав маслянистые глаза от округлого зада официантки. – Как поется в песне: «Прочь тоска, прочь печаль!» Продолжим.

– С удовольствием! – неожиданно ухарски воскликнул Ефим, взял бутылку и, к изумлению Даниила Борисовича, налил себе не рюмку, а фужер вместимостью под двести граммов. – Вам, Даниил Борисович, тоже фужерчик?

– Мне? Мне? Тоже фужерчик? – опешил Красницкий. – Ну и ну! – покачал бычьей головой.

Не знал он, да и не мог угадать причину такой метаморфозы. Минуту-две назад Ефим решил: либо он сейчас же поднимается и оставит Даниила Борисовича в приятном уединении, либо начнет дурака валять и тем самым может быть собьет в себе растущее раздражение. Избрал второй варианы, более дипломатичный

– Ну-с, – провозгласил он в манере и тоном Красницкого, поднял и приблизил к нему фужер с огненным напитком, – выпьем до дна за отличную жизнь!

Чокнулись. Приоткрыв рот смотрел Красницкий, как Ефим залпом опрокинул фужер, не спеша взял с тарелочки лимонную дольку, густо посыпанную сахарным песком, отправил ее в рот

– Ну, брат, ты даешь! – с восхищением выговорил Красницкий. – Кто бы мог подумать! Вот это по нашенски. Да!

– По-фронтовому, Даниил Борисович, по-окопному, – развязно уточнил Ефим. – Там и коньячком иногда баловались, трофейным… Что же вы задумались? Посуда любит чистоту!

Не желая оконфузиться, Красницкий выцедил из фужера свою порцию, сморщился, крякнул, поскорее потянулся закусывать, поежился:

– Фу ты, дьявол! Понимаешь, Ефим, небольшими рюмками могу выпить хоть литровку. Особенно армянского, фужером – сроду не глушил! Однако, ты молодчина, молоток! Поглядеть, вроде бы, извини меня, не на что… Но силен, силен, бродяга. Вижу дело с тобой иметь можно. Молоток!

А "молоток" уже начал хмелеть. Развезло и Красницкого. Он поманил пальцем Ефима, наклонился к нему отяжелевшей головой.

– Слышишь, брат, – зашептал доверительно, – эх, и заживешь ты при мне, ежели дураком не будешь. У нас не артель – золотое дно, зо-ло-тое! Понял? Это ерунда, что мы называем производственными мастерскими. У нас и именитые издаются. – Красницкий назвал несколько известных фамилий. – Денежки всем нужны! У нас – золотое дно, зо-ло-тое! – повторил нетвердым языком. – Понял?

Хмель все забористее овладевал Ефимом, он всеми силами противился опьянению. Кивнул Красницкому:

– Понял/

– Больше я тебе сейчас ничего не скажу, – пробормотал Даниил Борисович. – По-том… – он скосил пьяные глаза на почти пустую бутылку, поднял ее, покачал. – Ннну-с, давай, брат, допьем, тут совсем малость.

К удивлению Ефима, "малость" почему-то его почти отрезвила. Красницкий же, наоборот, "дозревал".

– Я – старый воробей, – разоткровенничался он, – меня на мякине… Мне по… подай зернышли отборные, слышишь? Ты зайди ко мне домой – ковры, хрусталь… старинный фарфор, картины, антиквариат! Да! Надо жить уметь, молодой человек.

Ефим слушал пьяный треп Красницкого, с каждой минутой трезвея, от нетерпения ерзал на стуле: скорее бы кончился отвратительный фарс!

Ву, конечно, член ВКП(б)? – спросил неожиданно.

– Чего-о?

– Я поинтересовался вашей партийностью.

– Ха-ха-ха! – закатился Красницкий не совсем пьяным смехом. – Ха-ха-ха! Уморил, ей-богу уморил… Ну и чудило же ты, – сказал почти трезво. – Кто же, скажи на милость, доверит у нас беспартийному ответственную, да еще идеологическую работу? Неужели ты, журналист, не смыслишь такий азов? Или ты ваньку валяешь? А не смыслишь, стало быть, прости меня, – дурак. Я – не дурак. Я состою в партии большевиков с одна тысяча девятьсот двадцатого. С тех пор и по ныне – на руководящих постах, и, главное, не хлебных местах. Красная книжица, – он похлопал себя по левой стороне груди, – все! Разве ты сам беспартийный?

– Не имею чести состоятю…

Красницкий посмотрел недоверчиво.

– Ты серьезно?.. Значит потом вступишь… Впрочем, и беспартийным жить можно, если с головой, если с руководящими коммунистами ладить.

Беседу прервала официантка.

– Еще что-нибудь желаете, гости дорогие? – обратилась она кокетливо к Даниилу Борисовичу.

– Пожалуй, достаточно, – поспешно ответил Ефим, опасаясь, что Красницкий возобновит заказ и тягостное свидание продолжится.

Не обращая на него внимания, официантка смотрела, улыбаясь, на Красницкого, который почти незаметным движением погладил ее по бедру.

– Спасибо, миленькая, хватит, – он взял из ее рук счет, не глядя передал Ефиму.

Заглянув в него, Ефим ахнул: 397 рублей 70 копеек! Какие деньжищи! Он вопросительно глянул на Красницкого, мол, платить будем пополам или?..

– Расплачивайся, Ефим, – бросил тот, – нам пора!

Словно грабителю с большой дороги протянул Ефим официантке четыре сотни. Она сосчитала деньги глазами, опустила в карман шелкового передничка. Со своей стороны Даниил Борисович достал из бумажника полсотни, протянул милашке.