Егерь императрицы. Гвардия, вперёд!

— Готовим, государыня, — кивнул тот. — Два месяца уже егерской наукой и навыком точной стрельбы овладевают. Скоро в поля обучающиеся вместе с полком уйдут, вот там в них занятия свои и продолжат. Штуцера пока к нам не подвезли, свои на время ученикам выделили.

— Ваше императорское величество, через месяц они уже у нас будут, — не дожидаясь, пока с него спросят, шагнул из толпящейся позади свиты Нартов. — Три десятка иноземных штуцеров закупили и два своих, из Тулы. На Сестрорецком оружейном заводе особый заказ под винтовальные стволы разместили. За Камой, на Урале, у речки Иж новый, только что закладываемый железоделательный завод тоже под оружейное производство определяем. Так что, надеюсь, совсем скоро и нужда даже в иноземных закупках у нас отпадёт.

— Отрадно сие слышать, Андрей Андреевич, — покачала головой императрица. — А с бригадиром разговор вы вели, как бы лучше полк его вооружать?

— Так точно!

— Да, государыня! — в один голос ответили те.

— У егерей и своя походная мастерская имеется, — продолжил Нартов. — Сейчас она временно в амбаре расположилась, но потом под неё отдельные здания выстроят. Кое-какие задумки, оставшиеся от погибшего командира полковой мастерской егерей, я думаю, и в заводском производстве можно будет воплотить.

— Очень хорошо, — кивнула та. — Приятно знать, господа, что вы общий язык между собой нашли. Докладывайте мне всё, что посчитаете нужным, Андрей Андреевич, — и пошла дальше. — Алексей Петрович, — уже перед началом строя Московского мушкетёрского полка повернулась она к сопровождающему её бригадиру. — Вижу, мой перстень с пальца вы уже не снимаете?

— Так точно, всегда он на нём, — вытянулся Егоров перед императрицей.

— Вот и правильно, — улыбнулась та. — Помнится, сказала вам на Рождественском построении, чтобы не волновались, что благополучно жена от бремени разрешится. Подарок ещё обещала. Иван Перфильевич, — подозвала она к себе обер-гофместера. — У вас при себе тот самый именной указ?

— При себе, матушка, — угодливо улыбаясь, поклонился действительный тайный советник Елагин. — Пожалуйста, — и протянул свёрнутый бумажный свиток.

— Бригадир Егоров, по случаю рождения сына, будущего защитника империи, жалую тебя домишком в Дьяконовском переулке. Окрепнет жена с новорождённым в родовой усадьбе, потом перевезёшь её со всем семейством сюда. Негоже мужу всё время вдали от супружницы быть, — не дожидаясь ответа от ошарашенного командира егерей, Екатерина пошла дальше.

— Благодарю покорно, матушка императрица! — рявкнул Лёшка ей вслед.

Та подняла руку с зажатой в ней перчаткой и, не оборачиваясь, помахала ей.

— Алексей Петрович, завтра прямо с утреца к вам мой человек прикатит, вы уж с ним будьте любезны, съездите на место, осмотритесь там сами? — попросил Лёшку Елагин и поспешил вслед за свитой.

Наутро только успели позавтракать роты, как ко входу в казарму, где находился штаб лейб-гвардии егерского полка, подкатила карета, запряжённая в четвёрку лошадей. Придворный чин дожидался Егорова перед ней и, увидев бригадира, любезно распахнул дверцу кареты.

— Камер-фурьер Маклацкий Иван Степанович, — представился он Егорову. — Велено вам дом ваш показать, Алексей Петрович. И если у вас не будет никаких на то возражений, то и расписочку взять, что вы его под себя принимаете.

— Да какие уж могут быть возражения, Иван Степанович, — улыбнулся Алексей. — Это ведь подарок от само́й…

— Ну да, ну да, — помотал тот головой, — воистину милостива и добра государыня императрица к своим верноподданным. Домишко-то очень неплохой, с крепким амбаром и с конюшней позади. Два года назад от купца Иванишина он в казну был отписан. Проворовался, подлец, на адмиралтейских заказах, в Сибирь сослали. Вот дом и стоял пару лет, нового хозяина дожидался.

— А далеко ли ехать? — поинтересовался Алексей.

— Да что вы! — махнул рукой Маклацкий. — Только в карету сели — и уже, почитай, приехали. Тут он, совсем рядом, в Дьконовском переулке, у улицы Пятой роты лейб-гвардии Семёновского полка[11].

Ехали действительно недолго. Можно было бы от Семёновского плаца и пешком прогуляться, но статус, тут уж ничего не поделаешь.

«Домишко» оказался приличным двухэтажным домом. Первый этаж у него был кирпичный, а вот второй собран из брёвен.

— Карельская лиственница, — кивнул на брёвна второго этажа камер-фурьер. — Дереву этому, Алексей Петрович, сноса нет, три сотни лет простоит и потом ещё столько же. С каждым годом только лишь крепчать будет. Гвоздь забил, пока дерево сырое, три года прошло — и ничем его уже не вытащишь, только лишь ломать. Герасим! — постучал он кулаком в крепкую, обитую медными листами дверь. — Герасим! Чтоб тебе! Дрыхнешь, бездельник?! Служака от старого хозяина тут живёт, присматривает за домом, — пояснил он Алексею. — Совсем без присмотра ведь никак нельзя оставлять. Для казны это копейки, а ну как он сгорит вдруг, вот тогда уже большой убыток будет.

Изнутри загремел засов, и в дверную щель выглянуло морщинистое, заросшее седой бородой лицо.