Египетский роман

Едва Старшая Дочь и Единственная Дочь проснулись, Старшая Дочь впала в истерику и потребовала немедленно вернуться в Тель-Авив. Единственная Дочь рассердилась, потому что она одна в семье имела право на истерические требования, как из-за болезни, так и из-за ее славного прошлого, полного безумных капризов. Старшая Дочь теребила Единственную Дочь, а та велела ей угомониться, но Старшая Дочь отправилась на поиски сына, который гулял со взрослыми из «ядра». Взрослые спросили Старшую Дочь, что такое случилось в Тель-Авиве, почему она туда так рвется, и тогда она выдвинула неопровержимый довод, против которого, она знала, никто не посмеет возразить:

– Мне не нравится вести машину в темноте.

Действительно, довод был признан убедительным и даже законным. Кто-то заметил по-французски, что и ее отец, Чарли, благословенна его память, тоже, насколько помнится, не любил водить машину в темноте.

Старшая Дочь взяла младшего сына за руку и вернулась с ним в комнату посмотреть, как там Единственная Дочь. Единственная Дочь сказала, что Старшая Дочь ее довела и что ей хватает собственных нервов и болячек. Договаривались уехать в пять, а сейчас только четыре. Еще целый час. Но Старшая Дочь стояла на своем: на дороге пробки.

Единственная Дочь глянула сердито на Старшую Дочь. Она была вспыльчива, как порох, но слишком ослабла.

Через двадцать минут к машине брела маленькая процессия. Впереди Старшая Дочь, за ней ее сын, за ним ковыляла, опираясь на палку, Единственная Дочь.

Старшая Дочь еще издали заметила красновато-медный блеск окна автомобиля. Отражение заката? Но солнце еще не приблизилось к закату, и невозможно было понять, что это за оптический эффект. Солнце в лобовом стекле казалось красно-коричневым в отличие от солнца на небе. Она вглядывалась в лобовое окно и в небо, пытаясь припомнить законы оптики. Стекло прозрачное, а солнечный свет нейтрален, почему же это сумасшедшее отражение так отличается от источника? Старшая Дочь приближалась к машине, словно к одному из чудес света. Она обернулась к Единственной Дочери:

– Посмотри, как красиво отражается солнце в лобовом стекле. Гораздо краснее настоящего.

А Единственная Дочь сказала:

– Это не отражение солнца. Тебе распылили краску на окна машины. Ты не видела, где паркуешься?

Теперь Старшая Дочь уже разглядела, что на все окна и зеркала нанесена золотисто-коричневая краска. При этом неизвестные постарались не затронуть ни корпус машины, ни пластиковое обрамление зеркал.

Проходивший мимо кибуцник бросил ей на ходу:

– Магазин еще открыт. Идите туда и купите скипидар и много ваты. Эта парковка только для членов кибуца.

– Но здесь нет никакого знака, – сказала Старшая Дочь, все еще пораженно оглядывая машину с разных сторон.

– Потому и нет, что это парковка для членов кибуца. Она на территории кибуца.

– Но так поступать…

– А вы бы предпочли, чтобы вам шины проткнули? Посмотрите, корпус невредим.

Пока Старшая Дочь покупала скипидар в магазине, ей сообщили, что она заняла парковку ювелирши, дочери капитана, который как-то раз обнаружил на своем корабле «зайца» из Нигерии и спустил его за борт на плоту посреди моря.

Купленный в магазине скипидар не помогал, а состояние Единственной Дочери стало резко ухудшаться. Она опять оставила инсулин в холодильнике в Рамат-Авиве. Старшая Дочь бросилась к дяде Вите, который нашел араба из Фарадиса, справившегося с краской за четверть часа с помощью воды из кибуцного шланга, что также возмутило проходивших мимо кибуцников.

Меж тем Единственная Дочь слабела на глазах. Ее отец заплатил арабу из соседнего городка за работу, и Старшая Дочь с сыном и с Единственной Дочерью вернулись домой. На сей раз Единственная Дочь успела принять инсулин вовремя, и все кончилось хорошо. С тех пор прошло десять лет, в течение которых она не раз была на волосок от смерти из-за избытка или нехватки инсулина. Вновь и вновь от верной смерти ее спасал муж, и поэтому он был признан святым, обладателем сверхъестественных способностей: иногда он приходил домой в неурочное время, сам не понимая, что толкнуло его вернуться, и успевал вовремя.

Однажды ночью, почти десять лет спустя, она сидела одна на кухне и поглощала один за другим кексы с шоколадной начинкой. Наевшись и выйдя из кухни, она вколола себе инсулин, но ошиблась в расчетах и ввела слишком большую дозу. Под утро муж услышал ее тяжелое дыхание и увидел, что жена без сознания. Он вызвал скорую помощь, и красивую квартиру в Рамат-Авиве вновь заполонили санитары, а две дочери проснулись в панике. Ее отвезли в реанимацию и там три недели держали на аппарате искусственного дыхания. Все думали, что ей конец, но она пришла в себя и тут же написала на бумаге «Jeu de Раите» – название французского музея, который, как она думала, все еще выставляет работы импрессионистов.

Она писала еще несколько дней, пока к ней постепенно не вернулась способность говорить, но это был не ее голос. Она говорила очень хрипло из-за трубок, которые ей ввели в дыхательные пути, когда подключали к аппарату искусственного дыхания.