Египетский роман

Из банка Вивиан возвращалась в полчетвертого, уработавшаяся, с головной болью, терзавшей тело и душу, и тут же принимала таблетку. Чарли, который в глубине сердца был феллахом, или пастухом, – только флейты и книги ему недоставало, – доставлял домой служебный автобус «Эль-Аль» ровно без четверти пять. За три четверти часа, отделявшие начало действия таблетки от прибытия Чарли, Вивиан должна была убрать квартиру до блеска, и горе ей, если не успеет. Этот человек не способен понять, что она весь день работала в банке, а не сидела дома нога на ногу. Но она драила только то, что ей под силу.

До пятого класса Старшая Дочь отвечала за благополучное возвращение домой Младшей Дочери. В шестом классе, как раз когда она избавилась от этой обязанности, в классе появилась новенькая, с очень длинными распущенными волосами. Они подружились. Бойкая, полная энергии, новенькая то и дело что-нибудь себе ломала, ногу или руку, и тогда в школу вызывали маму, у которой волосы тоже были длинные и распущенные. Девочка отказывалась собирать волосы в хвост даже на физкультуре. По этому поводу у них с учительницей постоянно шли ожесточенные споры. Но главное, она ломала руки и ноги и неделями сидела дома, а Старшая Дочь приносила ей уроки и рассказывала новости. Поэтому вся семья девочки с длинными волосами считала Старшую Дочь подругой дивной, преданной, сущим ангелом в человеческом обличье. Это до невозможности нравилось Старшей Дочери и утешало ее в сомнениях о собственном праве на существование.

По правде говоря, Старшая Дочь родилась после смерти настоящей Старшей Дочери, которая – так рассказывала ей Вивиан – умерла через несколько часов после рождения, потому что была слишком маленькой. Услышав в детстве о другой Старшей Дочери, Старшая Дочь заключила, что само ее право на существование проблематично. С годами умершая превратилась в «Настоящую Старшую Дочь», вторая старшая дочь стала просто «Старшей Дочерью», ну а младшая как была, так и осталась «Младшей Дочерью».

Длинноволосая подруга была младшей дочерью в семье. Ее длинные волосы были каштановыми, как у матери. У средней сестры были каштановые волосы средней длины, а у старшей сестры – каштановые короткие. Все три сестры и мать пользовались популярным кондиционером «Кройтер». От них исходил его запах. Во всех трех ванных комнатах их квартиры стояло по большой зеленой бутылке.

Трем сестрам безумно нравилось имя Старшей Дочери: такое простое. У них были слишком уж «ханаанские», древние имена, к тому же крайне редкие, встречавшиеся в Писании не больше одного раза. Хотя эти имена были призваны подчеркнуть разницу между сестрами и уникальность каждой, редкость имен как раз усиливала сходство. Было ясно: родители долго корпели над библейским конкордансом[14], выбирая имена дочерям.

Раньше Старшая Дочь и не подумала бы, что можно тратить столько усилий на такую ерунду, как выбор имени ребенку, но когда ее здесь называли по имени, собственное имя казалось ей красивым. Ей было в диковинку, чтоб ее окликали особым именем, она всегда видела себя частью семьи – частью, которую не так-то просто отделить от целого. Но вдруг оказалось, что индивидуальное отношение к ней возможно, еще как возможно, прямо тут, в нашем мире, всего лишь в нескольких кварталах от дома, в семье длинноволосой девочки, где пользовались «Кройтером» в больших длинных бутылках. Хотя эти люди придерживались правых взглядов и выступали за неделимость всей территории Палестины, Старшая Дочь была для них личностью, а не ходячей метлой, как ее порой называли. Это было что-то совершенно новое, потрясающее.

Здесь ее впервые в жизни спросили, не родственница ли она художнику Кастелю[15], чья картина висит у них в гостиной. Старшая Дочь, как ни старалась, не ощутила близости ни с художником, ни с картиной. Дома, на углу Нордау, отец, нарезая лук, буркнул сквозь усы, что художник – какой-то их дальний кузен. При случае, в доме длинноволосой девочки, она пролепетала что-то о своей семейной истории и вознеслась на седьмое небо, заметив, что ее слова произвели сильное впечатление на главу семьи, высокого и худого Йегошуа. Йегошуа любил рассказывать про учебу в Оксфорде, и никогда нельзя было понять, кто его слушает, а кто всего лишь тихо сидит.

Старшая Дочь полюбила всей душой семью трех сестер с редкими библейскими именами. Она полюбила и мать, очень добрую, несмотря на раздражительность, вызванную скачками сахара, и отца, который принял ее в лоно семьи, словно так и надо. Ей нравилось бывать в этом доме, явно получше ее родного. Между гостиной и кухней стоял двусторонний шкаф: с одной стороны хранился парадный сервиз, с другой – склад шоколадок и всяческих орехов. Никто никого не стеснял, не давил, было принято постучать в дверь, прежде чем войти.