Эго и архетип

Это же значение необходимо приписать и символике чаши (или потира), окружающей кровь Христа. Здесь можно упомянуть интересный и необычный образ, использованный в апокрифических «Одах Соломона». В первых четырех стихах «Оды 19» говорится:

Чаша молока приблизилась ко мне,

И я выпил ее, наслаждаясь благостью Господа.
Сын — это чаша,
Тот, Кого доили, — Отец,
А Тот, Кто доил Его, — Дух Святой.
И поскольку груди Его наполнились
И не подобало, чтобы излилось молоко Его напрасно,
То Дух Святой распахнул Свое лоно
И, смешав молоко из обеих грудей Отца,
Дал [эту] смесь миру — [людям] неведающим[285].

Феноменологический факт, что Самость объединяет в себе как маскулинный, так и феминный принцип, обычно теряет ясные очертания в каноническом материале из-за патриархальной предвзятости большинства теологов. Поэтому необычность приведенного фрагмента состоит в том, что божеству приписываются чисто феминные атрибуты. В эмпирическом психологическом материале, однако, Самость, как правило, находит выражение в парадоксальных или андрогинных образах.

В упомянутом тексте содержится замечательное изображение Троицы. С точки зрения символики причастия молоко отождествляется с кровью Христа, которая есть кровь или молоко Отца, то есть составляет далекий или трансцендентный, недоступный для сознательного эго аспект Самости. Сын — чаша, то есть человеческое воплощение в личной, временной жизни есть сосуд, который содержит и передает архетипическую жизненную энергию. Для того чтобы эта жизненная жидкость смогла проявиться в своей сущностной природе, необходимо опорожнить чашу, ее конкретный личный сосуд. Другими словами, из частных проявлений в конкретной, личной жизни человека необходимо извлечь смысл архетипической жизни, которая обеспечивает связь между человеком и его сверхличным источником. В тексте сказано, что Святой Дух есть тот, кто доит. Кроме того, его можно рассматривать и как само молоко. Это согласуется с другими описаниями Святого Духа и с заключением, к которому я в дальнейшем пришел: кровь Христа есть синоним Святого Духа.

Климент Александрийский использует аналогичный образ и отождествляет молоко Отца с Логосом:

О, изумительная тайна! Нам велено отказаться от старой, плотской скверны, а также от старой пищи и перейти к новому, иному питанию, питанию Христа. <…> Пища есть молоко Отца, которым только дети вскармливаются. Возлюбленный, тот, кто дает нам питание, Логос пролил свою кровь ради нас и спас человеческую природу. Веря в Бога, через него мы находим утешение и умиротворение на «заботливой груди» (Илиада, XXII, 83) Отца, который есть Логос. Он один, как это ему и подобает, кормит нас молоком любви (агапе), и блаженны лишь те, кто сосет эту грудь[286].

Следующие стихи «Оды 19» свидетельствуют о том, что Логос есть не только молоко, но и семя:

Уловила утроба Девы,

И зачала, и родила,
И матерью стала Дева по множеству милости.
И, претерпев роды, родила Сына безболезненно.
<…>
Подобно сильному мужу она родила согласно воле,
Родила согласно явлению,
Приобрела с великою силою.
Возлюбила в избавлении,
Сохранила в благости,
Явила в величии[287].

С точки зрения древней физиологии женское начало способно превращать кровь в молоко, тогда как мужское начало способно превращать ее в семя. Кровь, молоко и семя составляют разновидности одного и того же исходного вещества. Таким образом, мы приходим к концепции стоиков, согласно которой Логос Сперматикос, творческое, оплодотворяющее Слово, соответствует творческой функции Слова, упомянутой в Евангелии от Иоанна:

Все чрез Него начало быть, и без Него ничто не начало быть[288].