Его княгиня

Он вспомнил бледную тихую женщину. Красивую, правда. Но чтобы эта — да княгиня?

— Что ж Велеслав ее упустил? — буркнул он.

— Ну, это не наше дело. Мое дело — беглую жену вернуть. Вместе с головой полюбовника… А там… пусть Велеслав сам решает, как быть дальше. Может, в прорубь ее, чтоб охладилась маленько.

Ратибор покачал головой.

— Плохо все это, княже, все равно плохо. Что люди скажут?

— Вот и позаботься о том, чтобы говорили правильно.

В этот миг дверь распахнулась, и вместе с клубами морозного воздуха внутрь ввалился дружинник.

— Княже! А голова-то не рубится!

Ратибору стало совсем гадостно, до тошноты.

— Как это — не рубится? Вы что, остолопы, отрезать голову не можете?

— Да вот так! Хряснули топором по шее, а топор ка-ак отскочил… И рука теперь у Дикого висит плетью! Княже, тут Хенеш руку приложил, не иначе.

— Дозволь идти, княже, — сказал Ратибор.

— Дозволяю, дозволяю, — тот, не переставая теребил бороду, — ну, коль голова не рубится, тогда камень на шею и под лед его! Пусть с рыбами сидит.

— Княже, — Ратибор остановился на пороге, — возьми моего старшего сына в дружину, а?

Младший телом хлипок больно, а из старшего хороший воин со временем выйдет.

— Ну, присылай, — Берислав пожал мощными плечами. И пробормотал, — хенешево отродье…

Свалился же на мою голову.

— Княже, дозволь моему старшему сыну проклятого чужестранца под лед отправить. Тут дело нечистое, сразу видно. Упаси Теф удачи твоим воинам не будет.

Берислав вскинул на него затуманенный тяжкими размышлениями взгляд.

— А за сына не боишься?

— Не боюсь, — усмехнулся Ратибор, — он у меня такой, что с самим Хенешем сладит.

К вечеру князь и его дружина были изрядно навеселе. Ратибор тоже посидел с ними за столом, старательно поднимал кубок за кубком, правда, наливали ему только воду. Напротив сидел его старший, Тихор, и точно также пил и веселился, поглядывая исподлобья совершенно трезвыми глазами.

Дело было сделано. Чужестранца, освободившего город от чудовища, отправили под лед ближайшего пруда, предусмотрительно привязав к ногам камень потяжелее. Блудливая жена владетельного князя сидела наверху, запертая. Берислав уже отрядил гонца соседу, и поутру собирался отправить и беглую княгиню в сопровождении дружинников.

После столь славных дел князь отдыхал. Опрокидывал чарку за чаркой, с удовольствием хрустел соленым огурчиком, откусывал большие ломти ржаного хлеба с тонко нарезанным салом, шлепал по заду служанку, а та краснела, смущалась и убегала. Ратибор невольно поморщился. Вот кого здесь не хватало, так это Велеи. Блудлива была девка что кошка по весне, но вот незадача — нашли ее утром в сенях, мертвую и уже холодную. «Теф прибрал», — пояснил жрец, рисуя знаки божественного расположения на посиневших губах, белых щеках.

Ратибор только недоумевал — Велея казалась ему совершенно здоровой. Разве что… так ли безобиден был Таро?

Впрочем, думать еще и об этом не хотелось.

Размышлял Ратибор о том, что за всю свою жизнь ни разу никого не предавал, но, видать, наставало время. То суровое время, когда делаешь выбор — предать князя или себя самого?

Он медленно поднялся из-за стола, поклонился Бериславу, но тот даже не заметил. Ратибор посмотрел на сына: тот, низко опустив голову, медленно раскачивался из стороны в сторону.

«Ну вот, теперь дружинник», — мужчина хмыкнул и отправился в свои покои. Вслед неслись гомон, стук глиняных кружек и чье-то нестройное пение.

До своей опочивальни Ратибор не дошел, свернул на пол-пути, спустился по черной лестнице в кухню, а оттуда вышел во двор, за конюшню. Мороз крепчал. На черном небе переливались колючки звезд. Прямо над острой двускатной крышей терема повис бледный братец-Сиф, из тонкого серпика уже превратившегося в четвертушку полной луны. Под ногами хрустело.

Ратибор высмотрел знакомый силуэт в тени, неподалеку от навозной кучи, и, убедившись, что никто за ним не следит, шагнул ближе к стене конюшни.

— Ну, что скажешь?

Лица Тихора было не разглядеть в темноте, только глаза поблескивали.

— Да что тут говорить, отец. Чужестранца я лично под лед отправил, они ж лишний раз к нему прикоснуться боялись. Мол, воинской удачи не будет. А он, батя… Он не мертвый. Но и не живой. Волшба это большая, батя. Страшная.

— Ты сделал все, как я велел?

— А то, — в голосе Тихора послышалась гордость, — веревку к рукам привязал, и в снег ее вокруг проруби втоптал, чтоб никто не заметил. Не совсем понимаю, чего ты теперь хочешь?

Вряд ли мы его оживим.

— Мы его не оживим, верно… Но нам следует предать тело земле с должными почестями, сын.

Похоронить как героя. Не дело ему рыб кормить да в воде болтаться.

— Князю не понравится, — хмыкнул Тихор.

— А откуда он узнает? Уж не от тебя ли?

— Да нет, что ты…

Молчание.

— То-то же, — Ратибор огляделся. По-прежнему они были совершенно одни, — как владетельный князь отправится в покои, так и мы пойдем… к пруду…

— А Мирослав?

— А что — Мирослав? — Ратибор прищурился, — я его к сестре в Лесту отправил, вечером.

Науки торговые постигать.

Тихор фыркнул.

— Науки так науки, твоя воля. Лишь бы оно того стоило.

— Честь, сынок, всегда того стоит…