Его Медвежество и прочие неприятности

— Мужчины, что с них взять. Мир гореть будет, а им признаться боязно, — служанка опять вздохнула, и Валерия вместе с ней. А ведь как она все-таки мало знает о человеке, ставшем ей близким быстрее прочих. Не биографию — жизнь Дорис была простой и до определенного момента даже счастливой. Другое — более личное. О чем мечтала, кого любила, какие строила планы…

— Дорис, а ты влюблялась?

Женщина слегка улыбнулась.

— Наверное. Он был помощником конюха в замке де Моублэйна. Нанялся, когда Вам как раз шестнадцать исполнилось. Помните? Вильям. Рыжие волосы, глаза зелёные… Ах, статный мужчина. Лицо, правда, немного красной болезнью (прим. автора — оспа) отмечено, но что с того? И он меня приметил, кажется…

Валерия забыла, как дышать. Дорис вся сияла. Впалые щеки горят румянцем, а глаза… Голубые звезды.

— А потом?

Лицо женщины потемнело в одно мгновение.

— Ничего потом. Прошли чувства.

— Прошли? То есть как это — прошли? А… — догадка была ужасна, — это из-за того случая, да? Ты что… виноватой себя считаешь?! Что за глупости! Расскажи мне, Дорис! Я смогу помочь!

— Чистоту мне вернете?

— Да… нет… То есть я найду того ублюдка! И тогда…

Дыхание перехватило от ярости.

— Истинно — ублюдок, — печально возразила Дорис, — но сделать Вы все равно ничего не сможете. Простите, лэрди, что-то мне нехорошо.

И Валерия отступила. Просто побоялась дальше спрашивать, ведь совсем не знала, как и чем возможно лечить такие раны. А на сердце — хоть вой. Нужно поговорить с Бьерном — он должен знать, что делать.

Глава 28

— Сегодня опять закончим раньше, мой лэрд?

Патрик даже не пытался скрыть хитрый прищур и едва заметную улыбку.

— Не ты ли ел мне мозги по части отдыха? — вернул шпильку Бьёрн.

Его слова припечатал глухой звук удара. Вихрь бил стенки стойла копытом и грыз перевязь, чуя его нетерпение.

— Ваша правда, мой лэрд, — улыбка не пропала — спряталась на дне карих глаз. Хитрый пройдоха! Бьёрн стянул кожаные перчатки, ставя точку на сегодняшней работе. Довольно! Они славно потрудились, а теперь можно и домой…

Усталость исчезла, смытая живой волной тепла, бегущей вдоль позвоночника. И хотел бы этому сопротивляться, но уже не мог. Поражение было стремительным. Маленькая ножка наступила ему на грудь, и Бьёрн готов был целовать каждый пальчик. Но прекрасная победительница не требовала даров, а он впервые одержимо жаждал подобных просьб. Но все его усилия с грохотом разбивались о неумение придумать и создать что-нибудь особенное. Картины или музыка? Это Георг дружил с кистями, а Бьёрн довел своего учителя по рисованию до обморока. С инструментами дело обстояло ещё хуже, а уж пение… только для пыток.

Все, что у него получалось — махать мечом и рассчитывать, как лучше направить войско.

Однако кое-что придумать удалось. После первой ночи, воссоединившей их окончательно, пока Лери сладко сопела, стискивая его подушку, Бьёрн готовил письмо лучшему ювелиру столицы. И сегодня подарок должны доставить. Маленькой лэрди должно понравиться… Да, непременно должно…

Бьёрн рассеянно потер слишком короткую бороду. По привычке еще хватался за пряди, но теперь их едва ли можно было взять в щепоть. Но, надо сказать, получилось очень неплохо, а уж сам процесс… Воодушевленная результатом лэрди взялась за его прическу. Правда, стрижка прошла в два этапа — пришлось сделать перерыв.

В пах толкнулась горячая волна возбуждения. Воспоминания о Лери преследовали его, как безжалостный хищник уставшую добычу. Никогда и никого Бьёрн не хотел так одержимо. Хотел даже тогда, когда хотеть было невозможно физически. Когда взмокший и дрожащий, он покрывал поцелуями плавный изгиб шеи и задыхался от теснившихся внутри чувств. Они жадно искали выход, ломали на части сознание, вынуждая клеймить измотанную девушку хотя бы губами, ведь тело было выжато насухо.

Так было нельзя. Но тихие мольбы остановить его застревали в горле, скованные мягким прикосновением девичьих губ. Она целовала так сладко, а могла обнажённая встать перед ним на колени, первым же прикосновением разбивая в дребезги окружающий его мир, и унося куда-то за пределы блеклого «восхитительно».

И эту тягу не могла стереть ни тяжёлая работа, ни длинные столбцы цифр. Каждый вечер Бьерн торопился домой, чтобы утолить голод, который терзал и день, и ночь.

Вихрь в который раз оправдал свое прозвище и мчал его в замок так, словно год не был в родном стойле. Тонкая фигура жены светлела на крепостной стене. Она всегда пыталась подгадать время его возвращения. А потом стремглав неслась в главный зал, чтобы встретить коротким «Мой лэрд».

Но лазурно зелёные глаза искрились радостью, а пальцы нетерпеливо перебирали кончик косы. И это могло бы сделать его ещё на бесконечность счастливее, но каждый раз в груди тонкой занозой кололо ощущение собственной вины, и Бьерн никак не мог ее выдернуть.

— Мой лэрд, — нежный голос был и сладостью, и пыткой. Прекрасная женщина спускалась по каменным ступеням лестницы. Его женщина! Заноза уколола больнее.

— Моя лэрди.

Скорее к ней! Вжать в себя, укутать в объятья и…

— Нам надо поговорить.