Его последние дни

— Скучно. — Розенбаум как-то нехорошо усмехнулся. — А почему скучно?

— Ну, как тут все устроено, я понял, все посмотрел. Больше тут делать особо нечего. Потому и скучно.

— А, ну так вы из тех писак, которым все понятно, да? — Какая-то очевидная провокация — естественно, я на это не куплюсь.

— Примерно.

— Понимаю. — Тут он скорее имел в виду, что я в ловушку не зайду. — А расскажите мне про скуку.

— Что это значит?

— Слово «скука» само по себе ничего конкретного не значит и никак не описывает ваши чувства. Расскажите мне про нее. Какая она? Как выглядит? Как ощущается? Вы же писатель! Подключите воображение.

Я хотел отмахнуться, но решил играть по-честному. Закрыл глаза и стал представлять скуку.

— Я бы сказал, что это что-то густое, вязкое. Наверное, в груди. Как будто не хватает воздуха. Все какое-то серое…

Я остановился и открыл глаза, понимая, что он скажет.

— Продолжайте.

— Нет уж, я и так понял, что вы хотели показать.

— Понять мало. — Кажется, он несколько разочарован, но чем именно? — Не существует скуки. А то, что вы называете скукой, — это неспособность или нежелание пережить то, что с вами происходит. Вот скажите, нехватка воздуха хоть чуть-чуть похожа на скуку?

— Ну, наверное, можно провести параллель…

— Скука похожа на асфиксию? — Он чуть усилил голос, как бы выдергивая меня из теоретизирований.

— Нет.

— А с чем бы вы тогда ее сравнили?

— Со страхом, наверное. Но это абсолютно логично. Вы держите меня в психушке, тут жутковато. А вы не спешите меня выписывать.

— Почему вы так думаете? — Он изобразил искреннее недоумение. — В общем-то, я это уже сделал.

Я уставился на него в недоумении. Выписал и молчит, что за бред?

— Завтра утром вы отсюда выезжаете. Сегодняшним днем оформить не получалось. Утром поставлю подпись, и до свидания.

— Ну и отлично!

— Так о чем вы хотели поговорить?

— О чем угодно, только не обо мне! Достали уже эти копания.

— Ну, предложите тему.

— Давайте про суицид. — Я сделал такой жест рукой, будто я скучающий граф-нигилист. — В тот раз интересно получилось.

— И этот человек говорил мне, что у него нет суицидальных мыслей, — усмехнулся Розенбаум. — Я с удовольствием.

— Нет, мы не про меня. Вот как, например, понять, что человек хочет покончить жизнь самоубийством?

— Смотря какой человек. — Розенбаум провел пальцами по усам. — Пол, возраст?

— Допустим, ребенок. — Я усмехнулся собственным мыслям на тему «пол человека». — Мальчик, конечно.

— Понимаю, — усмехнулся доктор. — Сколько лет?

— Ну а со скольки лет вообще совершают самоубийства? Есть какой-то нижний порог?

Розенбаум задумался, я откровенно наблюдал за ним. Он просто вспоминает или опять-таки строит какую-то стратегию?

— Насколько мне известно, есть зафиксированный случай совершения самоубийства шестилетней девочкой.

— И что стало причиной?

— Не знаю. Мама отправила ее в свою комнату в качестве наказания, а она там повесилась. Но мы ведь не знаем, может, это наказание стало последней каплей или девочка не собиралась совершать самоубийство, а хотела напугать мать, но не рассчитала силы.

Розенбаум теперь смотрел как бы сквозь меня, очевидно, пребывая в мыслях.

— То есть самоубийцу не спасти?

— В большинстве случаев наоборот. Потенциального самоубийцу видно, если обращать внимание, конечно.

— А вот я, например, — с чего вы решили, что я потенциальный самоубийца?

— Вы же не хотели говорить о себе, — заметил доктор.

— Да, согласен. Давайте вернемся к абстрактным самоубийствам. Я могу понять мотивы взрослых, но дети почему так поступают?

— А чем отличаются дети от взрослых? Вспомните себя, ну если не ребенком, то хотя бы подростком. Разве вы тогда не переживали и не испытывали сильных эмоций? А причина всегда одна: жить невыносимо, смерть — единственный выход.

— В подростковом возрасте все чувствовалось острее, — согласился я. — Любой пустяк имел невероятное значение. Я иногда даже завидую подросткам, в их жизни все безумно важно. У меня сейчас нет ничего хотя бы вполовину такого важного. Даже если это большое и ответственное дело.

— Ну вот. А взрослые зачастую смотрят на детей через свою призму мировосприятия. Многие переживания для них уже утратили свою остроту. Поэтому они не замечают или не хотят замечать детских переживаний. Подумаешь, ну что там важного может быть в жизни маленького человека? А на самом деле — всё.

— Ладно, а как понять, что ребенок хочет покончить жизнь самоубийством?

— Он сам об этом скажет. Нужно только слушать. Внимательно.

— Разве те, кто действительно хочет покончить жизнь самоубийством, не скрывают этого?

— В терминальной стадии да, — согласился Розенбаум. — Там уже этап подготовки. Но сначала все говорят. Так или иначе.

— А какие еще признаки?

— Смена поведения. Не важно, в худшую или лучшую сторону. Важно быть в контакте с ребенком. Вести беседы, интересоваться его жизнью. Еще к явным признакам относятся самоповреждающее поведение и замкнутость. В принципе, и безрассудное, опасное поведение тоже.

— Вы описали типичного подростка! — усмехнулся я. — Это что же, все суицидники?