Его последние дни

— Дурак был. Потерянный, искалеченный, испуганный. Простите его уже.

На этот раз челюсть сомкнулась так, что я испугался за зубы. Розенбаум на этот раз не стал ждать, а продолжил говорить.

— Что он вообще мог сделать? Как он мог справиться? В конечном счете каждый сам принимает решение.

— Да с кем вы вообще говорите?! Вы ничего о нем не знаете! И как бы то ни было, я не просил меня рожать! Особенно для того, чтобы сделать средством реабилитации!

— Прозвучит жутко, конечно, но другого пути нет. Либо вы его простите, либо этот кошмар будет повторяться вечно.

Я выровнял дыхание, потер шею, расслабляя мышцы, и пожал плечами.

— Если бы я его не простил, я бы сделал с ним все, что он сделал со мной. Когда вы говорите, что больно быть не должно, — вы сильно лукавите. Если ты человек, то тебе больно. Боль очищает, наверное. Не знаю.

— Вы несколько переврали мои слова, — заметил Розенбаум. — И вы все-таки делаете со своим отцом все, что он сделал с вами. Прямо сейчас, в голове.

— Значит, ему повезло, что только в голове.

Глава 9

Я вернулся в палату, обстановка там несколько изменилась. Сержант сидел на своей койке согнувшись в три погибели и уложив голову на скрещенные на коленях руки. Рядом сидел Мопс и навяливал свою излюбленную историю.

На этот раз коварным похитителем книги стал Чайна Мьевиль. И все-таки какой у него принцип подбора книг? Серийные маньяки, как правило, убивают определенных жертв, есть ли что-то подобное у Мопса? Жанр, фамилия автора, объем, цвет обложки? Я прикинул — ничего общего у трех книг. Они не похожи ни по одному из доступных моему сознанию параметров. Но всегда остается вероятность, что логика у Мопса своя. Например, все эти книги пахнут полынью или вообще сами сообщили Мопсу о том, что были украдены у него.

Я лег на койку и уставился в потолок. Утром я отсюда выйду. Осталось продержаться часов восемнадцать. Надо признаться, что Розенбаум меня разозлил. Все эти пассажи про прощение больше подошли бы какому-нибудь проповеднику, чем доктору.

Я тут же представил его в образе проповедника, где-нибудь в библейском поясе США. Он, конечно же, стоит в воде в белом облачении и крестит сектантов. «Впусти Иисуса в свое сердце и прости этот мир во искупление грехов» — и окунает темнокожую женщину средних лет в воду.

А ночью, после ритуала, сектанты собираются у костра, и Розенбаум достает гитару. Ему кажется, что эти люди тут потому, что он хороший проповедник, а на самом деле они хотят послушать, как он поет. Ради этого даже готовы терпеть все эти религиозные процедуры. А бога они находят в музыке и пении, но сам Розенбаум не видит этого в упор.

— Собираемся на обед. — Мои мстительные грезы прервал голос санитара.

Сержант прямо-таки подскочил и быстрым шагом вышел из палаты. Мопс кинулся следом. Я вздохнул, сел на кровати и посмотрел на Сыча. Тот не шевелился, даже дышал как будто через раз.

— Братан, проводи до столовки, — попросил я его.

Но повторить свой трюк мне не удалось. Впрочем, я особо и не надеялся. Я подошел к его кровати и аккуратно приспустил одеяло, чтобы удостовериться, что он не спит. Сыч лежал с открытыми глазами и смотрел в одну точку. Не уверен, что здесь уместно слово «смотрел», поскольку его взгляд ни на чем конкретном не фокусировался. Я разглядывал, как медленно сужаются его зрачки, реагируя на свет. Мне показалось, даже слишком медленно, неестественно. Но я же не врач, могу и ошибаться.

— Вставай, надо есть, — сказал я, сам не понимая, зачем пристаю к бедолаге. — А то все сожрет Похититель Ложек. Станет сильнее и сможет похищать что-нибудь посерьезнее, чем столовые приборы. Салфетницу, к примеру. А если уж совсем разожрется, то позарится и на стул. А там пиши пропало. Садишься за стол и падаешь, потому что стул исчез. Это мы понимаем, что дело в Похитителе Ложек, а за пределами дурки люди не в курсе надвигающейся угрозы. Офисные сотрудники, топ-менеджеры, политики. Вот, например, Лавров приезжает на переговоры, садится за стол и на глазах у всех журналистов падает на пол. Стыд, позор, там и до войны недалеко. С Новой Гвинеей.

— Почему именно с Новой Гвинеей? — хрипло, но, как ни странно, заинтересованно уточнил Сыч.

— Ну… Национальные костюмы у них там интересные.

— Почему именно Папуа?

— Да просто первое, что в голову пришло, — признался я. — А что?

— Да так. — Он сел и медленно, лениво нащупал ногами тапочки. — Родня у меня там.

Сыч встал и, шаркая ногами по полу, поплелся в столовую. Я пошел следом, гадая, какие родственные связи могут быть у Сыча и папуасов. Может, его отец — вождь какого-нибудь племени. Тут же представил похожего на Сыча мужчину в национальном костюме.

Развлекая себя придумыванием истории вождя, русской девушки и их приключений, я дошел до столовой, отстоял очередь, получил положенную мне порцию еды и уже собирался сесть за стол. Но мои фантазии прервал сильный толчок в плечо. Я не успел среагировать. Все, что было на подносе, взлетело в воздух и обрушилось на пол. Зазвенела посуда, загремела ложка, глухо задребезжал поднос.