Его строптивая девочка

Мейсон находит мою руку, лежащую на коленях, и сжимает, давая мне почувствовать свою поддержку. Он словно говорит: «Ты не одна. Я рядом. Я с тобой».

– Не представляю, если с ней что-то случится. – У меня щиплет в носу, и я быстро вздыхаю. Вновь возвращается страх за Обри. Я не могу ее потерять.

– Все будет хорошо, – негромко, но неколебимо обещает Мейсон.

Это то, что я хотела услышать от него. Эти слова важны для меня, ведь в этот момент они моя надежда. И я буду держаться за них, пока сюда не выйдет доктор и не скажет, черт возьми! что с Обри все хорошо!

* * *

– Мисс Монтгомери?

Мы с Мейсоном быстро поднимаемся навстречу доктору, который принимал Обри, когда она поступила.

– Меня зовут доктор Исаак, я проводил операцию вашей подруге. У мисс Гамильтон был разрыв маточной трубы – такое случается при внематочной беременности. К сожалению, нам пришлось удалить поврежденную трубу. Мисс Гамильтон потеряла много крови и в ближайшие дни ей будет очень больно, но вы вовремя вызвали экстренную помощь, и теперь с Обри все будет хорошо. Ночь она проведет в реанимации, мы будем следить за ее состоянием, и если она будет стабильна, утром переведем в палату.

У доктора Исаака спокойный, рассудительный тембр. Пока он говорит, я киваю, с напряжением внимая каждому его слову.

– Значит, Обри поправится? – уточняю я, когда доктор замолкает.

Доктор Исаак вдруг улыбается – у него открытая, добродушная улыбка, которой веришь – и кивает.

– Непременно, мисс Монтгомери.

– Я не знала, что Обри была беременна. – Я качаю головой, обращаясь к доку. Как будто если бы я знала, это могло что-то изменить. И все же я хочу, чтобы он это знал.

– Вполне возможно, мисс Гамильтон и сама не знала. Срок очень маленький. Тут ничего нельзя было сделать.

– Я могу ее видеть?

– К сожалению, в палату реанимации пускают только членов семьи, – объясняет доктор Исаак. – После того, как Обри переведут из реанимации, вы сможете ее навестить.

Я благодарю дока и он, попрощавшись, уходит.

Оборачиваюсь и оказываюсь в объятьях Мейсона. Внутри будто тумблер срабатывает, и я наконец-то даю волю слезам. Я не плакала все время, пока сидела здесь, но теперь меня накрывает лавина облегчения и грусти из-за Обри.

– Давай, пойдем, отвезу тебя домой. – Мейсон чуть отстраняет меня, стирая пальцами слезы с моего лица, когда я немного успокаиваюсь. – Тебе надо отдохнуть, а днем вернемся в больницу.

Обессиленная, я соглашаюсь. Мейсон поддерживает меня, пока мы идем к его машине на парковке. Всю дорогу до дома я молчу, уставившись в окно, на светлеющее небо.

Я думаю об Обри. Знала ли она о беременности? А Кори знал? Не думаю, конечно, но узнать наверняка смогу только поговорив с ней.

Затем я думаю о себе. Вспоминаю события, о которых не позволяла себе думать все эти годы. Это случилось давно. Я пообещала себе, что не позволю этому влиять на мою дальнейшую жизнь. И я справлялась. Я похоронила это. Или мне так только казалось.

Почему я все чаще и чаще возвращаюсь к тому, что теперь уже не имеет значения? Я ведь все равно не могу ничего исправить. Это есть. Это случилось. Вот и все.

– Устала?

Я оборачиваюсь к Мейсону, когда мы заходим в дом. Его глаза излучают тепло и беспокойство за меня. Сегодня он был рядом, поддерживал меня. Само его присутствие много значит для меня.

Я киваю.

– Тебе надо поспать.

– Ты останешься? – Я смотрю на него с надеждой. Не хочу, чтобы он уходил. Ненавижу быть одна.

Мейсон улыбается.

– Конечно.

Мы раздеваемся в тишине моей комнаты. Я ненадолго захожу в ванную. Умываюсь, смотрюсь на свое отражение. Это все та же я. Те же рыжие волосы. Те же зеленые глаза. Лиса Монтгомери. Внебрачная дочь ректора Вейланда. Хорошая студентка. Девушка, которая умеет веселиться. Девушка, которая часто улыбается. Девушка, которая имеет тайны. Девушка, которая боится оставаться наедине со своими мыслями.

Я открываю дверь, чтобы вернуться в спальню. В комнате почти темно – неяркий ночник у кровати дает мало света. Мейсон уже в постели, сидит, прислонившись к изголовью. Он мне улыбается, но улыбка меркнет, когда он видит мое лицо.

Я в нерешительности топчусь в дверном проеме, разглядывая свои руки.

– Лиса? – зовет меня Мейсон. – Детка, в чем дело?

– Я однажды… Я тоже была… – Я не могу подобрать слова, но больше не могу молчать. Я должна сказать ему, хотя мне до ужаса страшно. Я не знаю, как он это воспримет, и что будет думать обо мне, но дальше не могу скрывать от него правду. Хочу, чтобы он узнал меня даже с этой уродливой, неприглядной стороны.

– Лиса? – В голосе Мейсона тревога. Он поднимается и походит ко мне. Я вынуждена поднять голову, чтобы смотреть ему в глаза. – Что ты хочешь сказать мне?

– Я забеременела, когда мне было пятнадцать, – на выдохе произношу я.

Лоб Мейсона хмурится. Он ничего не говорит, но я вижу, что это не то, что он ожидал услышать. И это не самое худшее, что ему еще предстоит узнать.