Его забрал лес

– Чувства, студент, вообще лишние. Они только мешают. Каюсь, и я был дурак. Влюблялся по молодости, причем в крайне неподходящих женщин. Когда вернулся с Пальмарской кампании, увлёкся безумно одной танцовщицей из императорского театра. Вы вряд ли сможете меня осудить. Эти танцовщицы в их беленьких пачках, с их локонами, пуантами, лентами… ох, она была прекрасна. А я – чисто дурак. Что вы так смотрите?

– Извините моё недоверие, граф, но не могу представить вас дураком.

– И влюблённым? – Он усмехнулся весьма зло.

– Это тоже.

Кажется, я ни разу не описывал графа, но всё в нём – от прямого носа и острого подбородка – как будто отражение его характера, манеры речи, поведения. Он резкий, широкоплечий, прямой, какой-то совершенно несгибаемый, и от одного его присутствия в комнате становится тесно, хотя Ферзен подтянут. Но… будто тень его заполняет собой всё пространство и пожирает свет. Может, дело в тяжёлом взгляде тёмных глаз и острых чертах лица, подчёркнутых такими же острыми, чёткими усами и бакенбардами.

– Не поверите, студент, но когда-то я был совсем как вы. – Граф откинулся на спинку кресла, сложил руки под подбородком и обернулся к камину. – Наивным, преисполненным добрых намерений, очень светлым, невинным даже. Не верите?

Я промолчал.

– Если не повторите моих ошибок и не свернёте на дурной путь, то станете целомудренным, почти безупречным. Таким мог бы стать и я. Но не буду завидовать чистоте вашей души, пусть, пожалуй, это и дарит вам покой. Я сделал свой выбор и не собираюсь о нём жалеть. Такой человек, как вы, студент, не создал бы Курганово. Вы будете писать свои книжечки и вдохновлять юных барышень. Но для борьбы с миром нужен иной характер. Такой же жёсткий, жестокий и непробиваемый.

Никогда ещё меня так изощрённо не называли дураком и слабаком. Отцу стоило бы поучиться.

– И первое, что стоит выжечь в сердце, – это чувства. Любовь – мерзкое и весьма въедливое чувство, которое делает слабым и мягким. Избавляйтесь от него, если хотите добиться величия.

Смотреть на графа с его прямым, точно выточенным в граните профилем было словно глядеть на дикого зверя, что проходит мимо, пока сидишь в засаде. Кажется, что власть в твоих руках, но одна ошибка – и конец.

В камине трещали дрова, и огонь отбрасывал тёплый свет на лицо Ферзена, но даже это не делало его черты мягче и приятнее. Всё в графе отвергало свет и тепло.

– И вы заставили себя… разлюбить ту танцовщицу?

– Она и сама приложила для этого немало усилий. Постаралась на славу. Должен сказать, в некотором смысле я даже ей благодарен. Преподала глупому юнцу урок, который он запомнил на всю жизнь. Это изменило меня, но в лучшую сторону. Практичную, будет вернее сказать. Я отбросил глупые напрасные мечты и стал тем, кем я стал. – Он развёл руками, как если бы мысленно пытался обхватить всё Курганово.

– А что…

Хотелось спросить, чего такого ценного в очередном поместье, каких по всей Ратиславии пруд пруди. Но это было бы грубо. Впрочем, граф и сам продолжил:

– Дело же не только в усадьбе, студент. Не в храмах, которые я построил в округе, не в налаженном хозяйстве, даже не в работе доктора Остермана, хотя, если исследование его увенчается успехом, мы изменим весь мир. Нет. Дело в Великом лесе. Разве вы не видели карты? Хотя бы раз вы отрывались от своих сказок, чтобы посмотреть на карту империи?

Объяснять графу, что я получил достойное короля, а может, и императора образование, пожалуй, бессмысленно. Ратиславцы настолько презирают нас, рдзенцев, что в упор не видят превосходства нашей культуры над их варварским образом жизни. Поэтому я кратко ответил, что знаком с картой империи.

– А видели ли вы, какую часть всех земель занимает Великий лес? Представляете, сколько это древесины, угля, торфа, золота, железа? Там горы, реки, бескрайние территории. И всё это недоступно человеку. Империя будет купаться в золоте, если мы наконец-то покорим Великий лес.

– И вы хотите…

– Император поручил мне освоить Великолесье. Ни у кого до меня это не получалось. Наводнения, пожары, несчастные случаи: экспедиции терпели неудачи одну за одной. Но я здесь уже второе десятилетие и версту за верстой покоряю лес, заставляю его отступить. Он сдаётся. И однажды он покорится мне целиком. Теперь я знаю, как найти на него управу…

– Эти… лесные ведьмы…

– Откуда вы о них знаете?! – воскликнул граф и едва ли не впервые показался мне не наигранно самонадеянным, а почти испуганным.

Не знаю, почему не решился рассказать о Стрельцовых. Но почти уверен, что граф не простил бы моим милым старушенькам их сплетни.

– Деревенские болтают… я же собирал сказки.

– И от кого вы услышали об этих ведьмах? – Ферзен сел в кресле прямо, вцепившись пальцами в подлокотник и не отрывая от меня пронзительного взгляда.

– Я… не помню…

– Клара же ходила с вами?

– Да.

– Отлично. Она должна помнить всех. Хотя бы дом укажет…

– Что вы с ними…

– Так вот, о любви. – Граф вдруг отвернулся снова к огню, откинулся в кресле и продолжил как ни в чём ни бывало: – Если не хотите оставаться слабым, вырезайте эту гадину из груди.