Эгоист (дореволюционная орфография)

Зандовъ съ изумленіемъ и смущеніемъ смотрлъ Фрид вслдъ. Странная двушка! Что можетъ обозначать эта вне­запная смна страха доврчивостью, эта странная вспышка посл столь долгой замкнутости? Это оставалось для него за­гадкой; но Фрида своей неосторожной фразой и полной противорчій сущностью добилась того, что не удалось бы самому продуманному расчету, а именно вызвать и поддержать интересъ въ этомъ обычно столь равнодушномъ человк. Вдь у него было полное основаніе сердиться на эту „фантастичную двичью головку съ экстравагантными идеями“; но рядомъ съ этимъ его раздраженіемъ нтъ-нтъ, да давало себя знать то странное чувство, которое овладло имъ еще ране, когда онъ впервые поглядлъ въ эти темные дтскіе глаза и о которомъ онъ самъ не зналъ, было ли оно для него мучительно или пріятно. Зандовъ позабылъ — быть можетъ, первый разъ въ жиз­ни, — что его ждутъ его кабинетъ и рабочій столъ съ важными письмами. Онъ медленно опустился на скамью и сталъ смотрть на безпокойно волнующееся море.

Онъ назвалъ это волненіе „до смерти однообразнымъ“. Въ немъ наряду со многимъ другимъ уже давно умерла способность ощущать красоты природы, но слова разговора съ Фридой по­чти безсознательно удерживались въ его памяти. Да, правда, это былъ океанъ, и по ту сторону водной громады находилась его родина! Зандовъ уже долгіе-долгіе годы не думалъ о ней. Да и что значила для него родина? Вдь онъ давно сталъ чужимъ ей, всми корнями своего существованія онъ держался теперь за новую страну, которой онъ былъ обязанъ всмъ тмъ, чмъ сталъ теперь. Прошлое находилось отъ него такъ же далеко, какъ невидимый родимый берегъ тамъ, за туманомъ.

Правда, теперь онъ, гордый, богатый длецъ, имя котораго было извстно во всхъ крупнйшихъ центрахъ міра, который привыкъ имть дло съ сотнями тысячъ, съ сострадательнымъ презрніемъ глядлъ съ высоты своего величія на то прошлое, на узко ограниченную жизнь мелкаго служащаго въ маленькомъ нмецкомъ провинціальномъ городишк. Какъ незначителенъ и ограниченъ былъ тогда горизонтъ его жизни, съ какимъ трудомъ онъ долженъ былъ перебиваться на свое малень­кое жалованье, пока посл долгаго ожиданія добился наконецъ мста, которое позволило ему устроить свой, хотя и до крайности скромный, домашній уголокъ! И все-таки какъ это бдное существованіе было освщено солнечнымъ блескомъ любви и счастья, окружавшихъ его своимъ ореоломъ! Молодая, красивая жена, цвтущій здоровьемъ ребенокъ, свтлое, радост­ное настоящее, полное грезъ и надеждъ будущее — ничего иного, большаго не было нужно, чтобы сдлать счастливымъ его, то­гда еще жизнерадостнаго человка.

И вдругъ это короткое счастье закончилось такъ страшно!..

Въ родной городъ вернулся другъ юности Зандова, выросшій вмст съ нимъ, раздлявшій съ нимъ дтскія игры, а затмъ проведшій совмстно съ нимъ годы университетскихъ занятій. Онъ былъ состоятеленъ и независимъ; ему не приходи­лось мучиться заботами объ устройств своего существованія, какъ Зандову. Послдній встртилъ его съ распростертыми объ­ятьями и ввелъ въ свою только что основанную семью. Съ этого момента началась одна изъ семейныхъ трагедій, которыя часто въ теченіе долгихъ лтъ разыгрываются тайкомъ, пока ихъ насильственно не обнаружитъ какая либо катастрофа. Обманутый мужъ не имлъ понятія о томъ, что сердце его жены чуждо ему, что въ его собственной семь его опутала своими цпями измна. Его любовь, его непоколебимое, какъ скала, довріе длали его слпымъ; когда же наконецъ у него от­крылись глаза, было уже поздно: его счастье и честь были уже разрушены и поруганы. Доведенный отчаяніемъ почти до безумія, Зандовъ лишился самообладанія и набросился на по­хитителя своего счастья.

Судьба по крайней мр въ одномъ пощадила его — онъ не сдлался убійцей; его другъ-пріятель, сильно пострадавшій отъ его нападенія, постепенно поправился, однако Зандовъ заплатилъ за ту свою вспышку долголтнимъ заключеніемъ въ тюрьм. Конечно за нимъ было право, но буква закона осудила его, и это осужденіе погубило всю вншнюю сторону его существованія. Онъ немедленно потерялъ свое прежнее положеніе, его служебная карьера была покончена. Женщина, нкогда назы­вавшаяся его женой, получила разводъ и отдала свою руку человку, ради котораго измнила мужу, и носила теперь его имя. А то единственное, что осталось у несчастнаго Зандова, то, что законъ присудилъ ему, а именно его родное дитя, онъ самъ оттолкнулъ отъ себя. Онъ научился сомнваться во всемъ, считать ложью все, что до тхъ поръ считалъ правдивымъ и чистымъ; въ силу этого онъ уже не врилъ въ свои отцовскія права и отказался признать своимъ то существо, которое еще недавно было всмъ счастьемъ его жизни. Онъ оставилъ ре­бенка матери, даже не взглянувъ на него.