Эгоист (дореволюционная орфография)

— Ну, да я самъ могъ бы догадаться объ этомъ, — продолжалъ онъ. — У этихъ духовныхъ лицъ съ ихъ изумительными взглядами на мораль всегда подъ рукой уничтожающіе приго­воры, если что либо не подходитъ подъ ихъ шаблонъ. Съ цер­ковной кафедры очень удобно взирать на гршный міръ; но вдь въ послднемъ-то мы вс должны жить. Лучше было бы, если бы господа проповдники спустились хоть разъ въ эту жизнь, гд каждый долженъ вести борьбу за то, чтобы оста­ваться на поверхности ея; наврное при этомъ они лишились бы значительной доли своего созерцательнаго покоя и христiанской безупречности, но по крайней мр научились бы скромне судить о длахъ, о которыхъ они не имютъ ршительно никакого понятія.

Безпощадный сарказмъ этихъ словъ безусловно испугалъ бы другую двушку, но Фрида наоборотъ энергично поднялась и съ вдругъ вспыхнувшимъ упорствомъ воскликнула:

— Пасторъ Гагенъ — воплощенное смиреніе и мягкость и не способенъ несправедливо осудить кого либо. Это было въ первый и послдній разъ, что я услышала изъ его устъ подобное суровое сужденіе, и я знаю, что оно вырвалось у него лишь вслдствіе безпокойства за своихъ пострадавшихъ земляковъ.

— Такъ, значить, онъ правъ? — рзко спросилъ Зандовъ.

— Не знаю; вдь я совершенно не знакома со всмъ этимъ. Но вы-то, мистеръ Зандовъ, находитесь въ сношеніяхъ съ тмъ человкомъ и должны знать...       

Фрида не ршилась докончить свою рчь, такъ какъ чув­ствовала, что каждое дальнйшее слово могло бы быть принято за оскорбленіе. Зандовъ повидимому такъ и отнесся къ этому. Его смягченный тонъ, которымъ онъ началъ разговоръ, смнился обычнымъ холодньмъ и строгимъ, когда онъ отвтилъ:

— Во всякомъ случа мн чрезвычайно странно слышать, какъ въ нкоторыхъ кругахъ грязнятъ репутацію большой фирмы. Вы, миссъ Пальмъ, — еще почти дитя и, само собой разумется, ничего не понимаете въ подобныхъ длахъ. Вы не можете знать, какимъ вліяніемъ пользуется имя Дженкинсъ въ коммерческомъ мір. Но т, кто длаетъ себя распространителемъ подобной клеветы, должны были бы подумать объ этомъ и поостеречься.

Это замчаніе прозвучало довольно сурово, но вовсе не убдительно. Вдь никто еще не высказывалъ сомннія въ сил и вліяніи Дженкинса, но находили лишь, что это вліяніе зловредно. Фрида конечно не имла представленія о томъ, какого рода были дловыя отношенія у Дженкинса съ домомъ Клиф­фордъ, но уже одно сопоставленіе обоихъ именъ рядомъ глу­боко испугало ее.

— Вы сердитесь на меня за неосторожно высказанныя слова о вашемъ дловомъ друг, — тихо сказала она. — Я безъ всякой задней мысли лишь повторила то, что слышала, и то выраженіе пастора Гагена касалось лишь опасности, грозящей нашимъ переселенцамъ отъ подобныхъ предпріятій. Пасторъ еже­дневно собственными глазами видитъ въ Ныо-Іорк, какъ глу­боко это врывается въ горе и радость тысячъ людей. Конечно вы не можете знать это — вдь интересы вашего торговаго дома далеки отъ подобныхъ спекуляцiй.

— Ну, а откуда же вы-то можете такъ точно знать? — спросилъ Зандовъ съ насмшкой.

Впрочемъ послдняя прозвучала нсколько принужденно. Этотъ разговоръ становился Зандову непріятенъ, однако онъ не длалъ попытокъ покончить съ нимъ; въ разговор было нчто, что, вопреки его вол, возбуждало его и влекло къ себ.

Фрида все боле и боле освобождалась отъ своей сдер­жанности; видимо тема разговора чрезвычайно интересовала ее, и ея голосъ зазвучалъ глубокимъ волненіемъ, когда она отвтила:

— Я только разъ, одинъ единственный разъ видла кар­тину такого бдствія, но она неизгладимо запечатллась во мн. Во время моего пребыванія въ Нью-Іорк насъ постила группа переселенцевъ. Это были нмцы, за нсколько лтъ предъ тмъ направившіеся на Дальній Западъ Америки и те­перь возвратившіеся оттуда. Они, правда, черезчуръ легкомыс­ленно поврили разглагольствованіямъ безсовстныхъ агентовъ и оставили все, что имли, въ лсахъ Запада — большую часть своихъ родныхъ, которые погибли, не вынесши суроваго кли­мата, все свое достояніе, свои надежды, жизнерадостность, — словомъ, все! И вотъ теперь они обратились за совтомъ и помощью для возвращенія на родину къ тому самому нмецкому священнику, который предостерегалъ ихъ тогда и которому они тогда — увы! — не поврили. Было страшно видть полную надломленность и совершенное отчаяніе этихъ еще недавно сильныхъ и мужественныхъ людей, слышать ихъ жалобы! Я нико­гда не забуду этого.

Молодая двушка, словно подавленная своими воспоминаніями, прикрыла глаза рукой.

Зандовъ не произнесъ ни слова: онъ отвернулся и лишь неотрывно смотрлъ въ туманъ. Неподвижно, словно захвачен­ный заклятіемъ, слушалъ онъ слова двушки, все боле страстно и возбужденно срывавшіяся съ ея юныхъ устъ: