Эгоист (дореволюционная орфография)

Вмсто отвта Густавъ взялъ Фриду за руку и, посадивъ ее рядомъ съ собою на диванъ, спросилъ:

— Да разв я гаворилъ теб, что твоя задача будетъ легка? Она достаточна тяжела, тяжеле, чмъ я самъ думалъ, но все же она не неисполнима. Конечно, робко избгая Франца, ты ничего не добьешься. Ты должна совершить нападеніе на врага; онъ достаточно прочно окопался, значитъ, нужно штурмо­вать его.

— Я не могу этого! — страстно воскликнула Фрида. — По­вторяю теб, внутри у меня не звучитъ ни одна струнка по отношенію къ нему, а если я не въ состояніи проявить и при­нять любовь, то на что же мн тогда оставаться здсь? Тайкомъ, хитростью создать себ родной домъ и состояніе? Я уврена, ты не можешь желать этого, а если бы и желалъ на самомъ дл, то я отказываюсь и отъ того, и отъ другого, если твой братъ предложитъ ихъ мн съ такимъ же безсердечнымъ равнодушіемъ, съ какимъ далъ мн пріютъ въ своемъ дом.

При послднихъ словахъ Фрида вскочила, но Густавъ спо­койно усадилъ ее на прежнее мсто, произнеся при этомъ:

— Ухъ, какъ ты опять взбушевалась, а въ результат опять упрямое „нтъ“. Если бы я не зналъ, отъ кого ты унаслдовала свое непоколебимое упрямство, твою глубокую страст­ность при всей вншней замкнутости, я прочелъ бы теб совсмъ иную проповдь. Но это у тебя наслдственные недо­статки, и противъ нихъ ничего не подлаешь.

Молодая двушка обими руками охватила правую руку Гу­става и почти съ мольбой обратилась къ нему:

— Отпусти меня назадъ, на родину, прошу тебя! Ничего не значитъ, что я бдна! Ты вдь не покинешь меня! Да и я мо­лода, могу работать! Тысячи людей находятся въ такомъ же положеніи, какъ я, и должны вступать въ борьбу съ жизнью. Я въ десять разъ охотне сдлаю это, нежели подвергнусь необходимости выклянчивать здсь, какъ нищая, то признаніе, въ которомъ мн отказываютъ. Я лишь подчинялась твоей вол, когда ты повезъ меня къ своему брату; я не нуждаюсь ни въ немъ, ни въ его богатств!

— Но ему нужна ты! — серьезно подчеркнулъ Густавъ. — Вдь онъ нуждается въ твоей любви боле, чмъ ты думаешь.

На губахъ молодой двушки дрогнула горькая усмшка.

— Ну, ты ошибаешься въ этомъ! Я еще очень мало знаю свтъ Божій и людей, но все же чувствую, что мистеръ Зан­довъ не нуждается въ любви и не требуетъ ея. Онъ вообще ничего въ мір не любитъ — ни Джесси, которая все же выросла почти какъ его дочь на его глазахъ, ни тебя, своего единственнаго брата. Я слишкомъ хорошо увидла, какъ чужды вы взаимно и какъ далеки другъ отъ друга. Твой братъ не признаетъ ничего, кром жажды стяжанія, выгоды, а вдь онъ уже достаточно богатъ! Правда ли, что онъ состоитъ въ дловыхъ связяхъ съ этимъ Дженкинсомъ, что субъектъ съ подоб­ной репутаціей принадлежитъ къ числу его друзей?

— Дитя, ты этого не понимаешь, — уклончиво отвтилъ Гу­ставъ. — Человкъ, который, подобно моему брату, видлъ кру­шенiе всхъ своихъ жизненныхъ надеждъ, у котораго счастье превратилось въ горе, а благословеніе — въ проклятіе, — или гибнетъ при подобной катастроф, или оставляетъ въ ней все свое „я“ и выходитъ изъ нея совершенно другимъ существомъ. Я знаю, чмъ мой братъ былъ двнадцать лтъ тому назадъ, и то, что жило тогда въ немъ, не можетъ совершенно умереть. Ты должна пробудить это, и ради этого я привезъ тебя сюда; ты по крайней мр должна попытаться сдлать это.

Эти слова, сказанныя съ глубокой серьезностью, не оста­лись безъ вліянія на Фриду, но она тихо покачала головой и возразила:

— Вдь я — чужа для него и останусь ею. Ты вдь самъ запретилъ мн хоть что либо намекнуть ему о нашихъ отношеніяхъ.

— Ну, да, я запретилъ это! Вдь если бы онъ уже теперь узналъ правду, то по всей вроятности съ большой суровостью оттолкнулъ бы тебя, да и ты, упрямица, не выдержала бы здсь боле ни минуты, и тогда все было бы потеряно. Но ты должна по крайней мр приблизиться къ нему. Вы вдь по­чти не говорили другъ съ другомъ. Ты говоришь, что въ теб не звучитъ ни одна струнка; нтъ, она должна зазвучать какъ въ теб, такъ и въ моемъ брат, и она зазвучитъ, если вы только научитесь смотрть другъ другу въ глаза.

— Я попытаюсь, — глубоко вздохнувъ, промолвила Фрида. — Но если я ничего не добьюсь, если я встрчу лишь суровость и недовріе...

— Тогда ты подумаешь, — прерваль ее Густавъ, — что, зна­читъ, немало погршено противъ этого человка — столько, что онъ очевидно иметъ право отстраниться съ недовріемъ и злобой тамъ, гд другой съ полной любовью открылъ бы свои объятья. Ты въ этомъ неповинна; ты страдаешь за чужую вину, и она всей тяжестью падаетъ на тебя.

Молодая двушка ничего не отвтила, но изъ ея глазъ выкатилось нсколько горячихъ слезинокъ, а ея голова при­слонилась къ плечу Густава.

Послдній, успокаивая ее, сталъ тихо гладить ее по голов, говоря: