Эйнемида II. Право слабого.

– До конца похода, – отрезал Энекл. – А надо будет, так и дольше.

***

С наслаждением расслабив затёкшие после перехода мышцы, Энекл улёгся на жёсткое походное ложе и постарался очистить голову от накопившихся за день усталости и грязи. Всё-таки, начальствовать – дело неплохое: ни тебе ночных страж, ни тяжкого труда, никаких тесных палаток на десяток человек, где из-под прохудившегося кожаного полога поддувает зябкий ветер, шум не даёт уснуть, а запах товарищей, после дневного перехода и бобового супа на ужин, заставляет клясть бессмертных за то, что дали человеку нос. Всё это для простых воинов, лохаг же вполне может, раздав все указания, полежать себе с часок в тишине. Решительно, у начальственного положения масса достоинств, недостаток один: приходится думать, причём сразу за всех, и мысли эти, в последнее время, не самые приятные.

К примеру, взять сегодняшний день. Понятно, что, раз Тасимелех и его приближённые пировали полночи, пеший переход – занятие крайне утомительное и закончить его хочется поскорее. Всё это ясно, но, если войско продолжит идти с такой скоростью, враги успеют помереть ещё до битвы – от старости. А ведь они, надо думать, на месте не сидят. Пока мидоняне ползут как черепахи, некроманты перемещаются, готовят – но что и где? Когда царское войско доберётся до Уш-Киталу, их наверняка будет ждать тёплая встеча, а в том, что у Тасимелеха есть хоть какой-то внятный план действий, Энекл весьма сомневался.

И в этом ещё одна странность. Тасимелех-то ведь, как ни крути, не дурак, он должен понимать, что творит. Он ведь и войска водил, да и лугалем Тушшупа – соперника блистательной Нинурты – стал неспроста. Сгинуть в прогнивших от сырости лесах на краю света он явно не собирается, но такой опытный человек должен понимать, что его действия к этому и ведут. И тем не менее, он продолжает делать то, что делает, словно не седовласый искушённый муж, а придворный хлюст вроде приснопамятного Наду-Кура, хвала всем богам и даэмонам, нежащегося сейчас на шёлковых перинах где-то в сытой и тёплой столице.

Впрочем, обо всём этом можно подумать и после. На сегодня, будто бы, никаких неожиданностей больше не предвидится. Найденное Ансаром место для стоянки – лучше не придумаешь: чистое пространство с какими-то древними развалинами посередине, до ближайших деревьев, по меньшей мере, бросок дротика, есть небольшой водопадик с довольно чистой водой. Правда, рядом болото, но это даже хорошо: просматриваемое пространство, оттуда точно не подлезут. Врага можно заметить заранее, есть где укрепиться, палатки на твёрдой земле и имеется вода – чего ещё пожелать? Ну, разве что, оказаться в Эфере, вдали от этих гиблых мест, и встречаться с варварами только на рынке, покупая архенские специи к ужину.

Услышав шум у входа в палатку, Энекл подумал, что вернулся на день назад, а прошедшие с тех пор сутки ему приснились. Так же как в тот раз, он скомандовал: «Входи!», и на пороге появился Неалей, но лицо пентикоста было белее против прежнего вдвое.

– Командир! – воскликнул он. – Беда! Амфотер задушен!

Глава XXII

Кинана проснулась засветло. Глубокий, хороший сон – ни призраки прошлого, ни тени грядущего не потревожили спящую девушку, Тойне Усыпительница была милостива к собирающейся на смертный бой. Загоняя в глубины сердца волнение и липкий, обессиливающий страх, царица трижды глубоко выдохнула. Спокойствие и твёрдость, «от страха во время битвы нет пользы, а после битвы – смысла», я помню, дядя, я не стану бояться. Если смогу...

Гибким движением поднявшись с ложа, Кинана вымыла тело холодной водой из кувшина у кровати и досуха растёрлась чистым полотном. Чёткие, уверенные движения – сосредоточившись на обыденных вещах, девушка гнала от себя мысли о смерти. Впрочем, верила ли она в неё? В неполные семнадцать бессмертен даже тот, чья голова лежит на пропитанной кровью колоде, ожидая удара уже намахнувшегося палача.

Надев чистый серый хитон, Кинана проверила и тщательно зашнуровала боевые сапожки. Приладив поножи, она занялась своим чудесным льняным доспехом – гетайрским, с железными наплечниками и нагрудной пластиной, с полоской чешуек по талии. Дар отца сыну, не сумевший защитить от смерти. Теперь отец и сын встретились в мрачном царстве Урвоса, а Кинана здесь, в мире живых, сделает всё, чтобы не опозорить священную вещь. Доспех надет, поножи закреплены, шлем на сгибе локтя, кажется, всё. Поклонившись расколотому камню у изголовья, царица вышла из комнаты.

Узкие улицы Эгоры полнились людьми. Даже раненые поднялись на ноги, желая проводить идущую ради них на смерть. Царица то и дело ловила на себе взгляды, полные восторга, восхищения, но чаще жалости и слёз. Её благословляли, падали перед ней на колени, благодарили. Напустив на себя насколько возможно безмятежный вид, приветливо улыбаясь всем встречным, Кинана шла навстречу судьбе.