Эйнемида II. Право слабого.

Прогудел уже знакомый трубный вой, и из леса на защитников лагеря бросились люди в чёрной одежде, чёрных тюрбанах и закрывающих лицо платках, с небольшими круглыми щитами и длинными, изогнутыми к острию мечами. Их было немного, но воинами они оказались отменными. Чёрные врубились в строй мидонян, словно топор в мягкую иву. Над полем битвы пронёсся стон ужаса, царское войско заколебалось и дрогнуло. Они ещё держались, зная, что в этом гиблом краю нет спасения в бегстве, но скоро страх заглушит голос разума, и сперва один, за ним другой ринется прочь, куда угодно, лишь бы подальше от окровавленных вражеских клинков. Тогда и наступит конец.

Выскочив из боя, чтобы оценить положение со стороны и понять, что же всё-таки, ради Эйленоса, делать, Энекл наткнулся на Бадгу. По своему обыкновению, уперев руку в бок, начальник застрельщиков наблюдал за битвой. Его лицо под чёрным бурнусом было необычайно бледным, таким невозмутимого командира Энекл видеть не привык.

– Хороша драка, а? – воскликнул он, желая подбодрить растерявшегося соратника. – Давай убъём ещё этих гадов!

– Ты убьёшь, не я, – спокойно ответил Бадгу, поднимая руку, и Энекл с ужасом увидел почти целиком засевшую в предплечье иглу.

– Но... Надо вытащить, – прошептал он ошеломлённо.

– Без толку... – начальник застрельщиков слабо улыбнулся, но тут его ноги подломились и Энекл едва успел подхватить падающее тело.

– Грязь... И кровь. Одна сплошная грязь... – на лице умирающего играла безумная полуулыбка, глаза начинали стекленеть. – Кровь... Какая всё-таки гадость... – он шумно вздохнул и его тело безвольно повисло на руках Энекла.

– Прощай, товарищ, – Энекл бережно положил мёртвого командира на землю. Что-то белое мелькнуло на тёмном одеянии мидонянина, и Энекл с удивлением узнал белый шарик на нитке – символ загадочного то ли бога, то ли не бога Алгу.

Вместе с печалью пришла и ясность мыслей. Энекл понял – или ему казалось, что понял – в чём путь к спасению. По крайней мере, другого не видно. Приняв решение, он бросился к своим.

– Лоиксо фаледэкай, кэрайимо веллиэй!

Эйнемский строй – в который раз за сегодня – сплачивается, сжимается так, чтобы большой круглый щит-гоплон прикрывал и себя, и товарища, накладываясь на щит соседа, точно рыбья чешуя.

– Ликадийское наступление! Пошли!

Фаланга трогается с места, точно кусок берега, оторванный землетрясением. Мерно, неумолимо, сквозь толпы разъярённых врагов, она двигается вперёд. Ураги – замыкающие командиры – отбивают темп, ударяя копьём о щит.

– Запе-е-евай!

– Э-эхэй, Хорос гневный! Э-эхэй, испей крови! Э-эхэй, медь согрею! Э-эхэй, в чьём-то брюхе! – старая и страшная воинская песня, древняя, почти как сама Эйнемида. Кое-где за неё штрафовали, как за богохульство, но они наёмники на самом краю света, жрецы Хороса смеющегося, им можно. Им всё можно.

– Толкай! Удар! Толкай! Удар!

Строй работает как механизм, как водяное колесо клепсидры, как ткацкий станок. Удар копьём, толчок щитом – шаг вперёд, удар, толчок – шаг. Враги сопротивляются отчаянно, они сильны, умелы и многочисленны, но и им не по силам остановить эйнемскую фалангу. Не зря же во всех городах Архены гоплиту платят по увеличенной ставке.

– Боковое перестроение, два ряда!

Враги наваливаются со всех сторон, отряд похож на майского жука, угодившего в муравейник. Спереди, слева, с тыла – везде врагов встречают острые копья, а фаланга, по колено в кровавой грязи, идёт вперёд.

– Нажали!

Уже близко. Некромант, положив руку на навершие посоха, смотрит в землю. Он близко, но так далеко. Дорого каждое мгновение: если остальное войско не выдержит и побежит – это конец, а оно может не выдержать в любой миг. Нужно что-то делать. Что?

– Найимос эйэ, Фамэрта кионэлата, кэйкэпратейна… Будь со мной Тимерет легконогая, лебяжекрылая…

Сорваным голосом, Энекл пробормотал молитву покровительнице стрелков и метателей, и его тяжёлое копьё, брошенное с такой силой, что хрустнули связки, устремилось к чёрной фигуре в синем тюрбане. Лишь бы долетело, лишь бы не промахнуться. Найимос эйэ, Фамэрта!

В последний миг, когда казалось, что железный наконечник пробьёт незащищённое доспехом тело насквозь, некромант заслонился посохом, и копьё Энекла с неестественно громким хрустом переломило чёрное древко пополам.

Не дожидаясь второго копья, некромант горделиво развернулся и скрылся меж деревьев. Протяжно прогудела труба, и чёрные воины, оставив в покое растерзанный мидонийский строй, бросились отступать. На поле битвы остались лишь несчастные ти-ю, в глазах которых медленно угасал дымчатый красный отблеск. Место мастеров битвы вновь заняли обычные дикари, мигом сообразившие, в каком положении оказались. Не прошло и четверти часа, как ти-ю, дико визжа и бросая оружие, уже бежали в сторону леса, провожаемые стрелами и дротиками – у кого они ещё остались.