Эйнемида II. Право слабого.

– Царя, – неожиданно сказала кахамка.

– Что «царя»? – удивилась Нира.

– Нужно ещё показать здесь царя. Он её сын – новая жизнь вместо старой.

– Точно! – Феспей, с нескрываемым удовольствием улыбнулся Тебак. Девушка неожиданно смутилась, странно посмотрев на поэта. – Соловей – надежда на новый день, упоминание о сыне – продолжение жизни. Так будет хорошо.

– Прекрасно! – воскликнула Нира. – Молодцы! Но что лучше изобразит повелителя? Солнце? Лист дуба?

– Не знаю, – Феспей пожал плечами. – Солнце тут не к месту. Может и правда дубовый лист? Но это слишком избито...

– Госпожа, если мне будет позволено вступить в разговор... – сказал стражник.

– Конечно. Говори, Луллу-Миталиб.

– Имя повелителя шести частей света посвящено Нахаре, владыке вод. Если записать его имя мидонийским письмом, первый символ будет «нахара», а он состоит из трёх элементов: «вода», «луна» и «правитель». Может стоит изобразить на картине луну?

– А это очень хорошо, – задумчиво протянула Нира. – Прекрасный совет, воин. Я нарисую месяц, вот так, – парой штрихов она добавила к зарисовке тоненький серп. – Юная луна, дитя ночи, восходит во мраке и озаряет спящий мир. Этот образ очень подходит нашему повелителю.

– Как это правильно! Владыка воистину подобен светилу, рассеивающему тьму и мрак! – воскликнул Луллу-Миталиб, явно жалея, что этих слов не слышит сам повелитель.

– Можно ещё набросить на листья несколько капель росы, – добавил Феспей. – Тогда получится имя царя.

– Решено, – хлопнула в ладоши Нира и, на мгновение задумавшись, продекламировала:

Ночь опустилась на мир, но во тьме, посланцем надежды,

Ярко горит меж ветвей молодая луна.

‒ Благодарю за совет, воин, месяц – прекрасная деталь, её и не хватало всей картине.

Записав стих на восковой дощечке, она взяла кисть и принялась широкими мазками наносить на светлый кипарис розовую основу фона.

– Для меня радость услужить прекраснейшей из прекрасных и достойнейших из достойных, – Луллу-Миталиб учтиво склонился. – Прости, госпожа, я должен идти. Беседа с тобой – величайшая услада, но обязанности превыше удовольствий.

– Иди, любезный Луллу-Миталиб. Пока ты хранишь наш покой, я знаю, что нахожусь в безопасности.

С десяток подобного рода любезностей, и стражник, откланявшись, возвратился на свой пост. Прошло около четверти часа, когда к воротам приблизилась худенькая служанка, с головой закутаная в светло-серый пеплос. Из-под спадающего на лоб края одеждя поблёскивали огромные тёмные глаза.

– Что, госпожа прогневалась? – спросил Луллу-Миталиб, весело подмигивая девушке.

– Госпожа велела принести ещё краски. Вот.

На протянутую ладонь сотника легла глиняная табличка с печатью.

– У мастера Бакула сегодня тяжёлый день, – рассмеялся Луллу-Миталиб, даже не взглянув на пропуск. – Проходи, только сперва открой лицо и скажи, как тебя зовут. Нужно удостовериться, что тебе разрешено выйти.

– Евтима, господин, – ответила девушка, откидывая край пеплоса с головы. – Я служанка госпожи Ниры.

– Евтима... – задумчиво протянул Луллу-Миталиб, проглядывая глиняные таблички, поданые другим стражником. – Хорошо, ты можешь идти, но прежде уплати царский налог.

– Какой налог?

– Поцелуй за каждый зубец на привратной башне, – с самым серьёзным видом ответил сотник.

– Господин, я не могу... – смешалась девушка, казалось, она вот-вот заплачет.

– Я шучу, – рассмеялся Луллу-Миталиб. – Но если всё-таки захочешь уплатить налог, можем это обсудить – часика через два, когда меня сменят. Ручаюсь, тебе понравится.

Что-то пискнув, Евтима, едва ли не бегом, бросилась к выходу. Проводив девушку взглядом, довольный своим остроумием Луллу-Миталиб собрался было продолжить беседу с привратником, но стоило ему обернуться, как его взору предстал эйнемский поэт Феспей.

– Тоже поручение госпожи? – Луллу-Миталиб кивнул поэту, точно старому знакомому.

– Почти, – в тон ему ответил Феспей. – Темнеет, а на улицах опасно, должен же кто-то сопровождать беззащитную девушку.

– Говорят, шестнадцатилетняя дева может пройти дворцовую часть из конца в конец, в полночь, держа в руках мешок золота.

– Ты знаешь, – Феспей подмигнул, – если говорить прямо, красок у Ниры вполне достаточно. Да и служанок ей хватает, никто не заметит, если одна пропадёт до утра.

– Конечно, – рассмеялся Луллу-Миталиб. – Истинно так: служанок у госпожи предостаточно. Проходи, желаю хорошо повеселиться. Как там у вас говорят: благослови Аэлин, а уж Сагвенис не подведёт.

– Аэллейн ном, Саэгвенн ном, – усмехнулся поэт. – Да и Мелия, сладкогласая, среброзвонная своего слугу не оставит.

По-приятельски распрощавшись с Луллу-Миталибом, Феспей, насвистывая что-то легкомысленное, вышел из дворца на обрамлённую пальмами и сикоморами площадь.

Глава IV