Эйнемида III. Надежда на весну.

Сам город Урвософоры был под стать своим обитателям: суровый, строгий, упорядоченный. Прямые, точно вычерченные по линейке улицы меж однообразных домов из тёмного камня, неказистых снаружи, но обставленных весьма разумно и удобно. Ближе к центру города строгая планировка нарушалась и появлялись более или менее украшенные постройки, напоминая о давних временах, когда метониссцы ещё не восприняли философию Стратона и его учеников. Такие старые дома использовали как общественные здания. Всё здесь было связано с числом три, священным и для стратоников, и для поклонников Урвоса. Даже сам город имел форму равнобедренного треугольника, разделённого тремя улицами-биссекртисами, что сходились у главного храма в центре. Стен в Урвософорах не было, сразу за последними домами начинались фермы, устроенные с не меньшим порядком, чем сам город. В связи с тем, что от скота здесь не требовали ничего, кроме шерсти и молока, в Эйнемиде ходила присказка «беспечен, как метонисская коза». Впрочем, и люди в Метониссе могли чувствовать себя в полном спокойствии. Лучшие воины Эйнемиды презирали любое отнятие жизни без нужды, а кража у метониссцев считалась чем-то совершенно невероятным. Запирать на ночь двери никому из них даже не приходило в голову.

Чужеземцы наведывались сюда нечасто. Урвософоры не могли похвастаться ни шумными увеселениями, ни многолюдными торжищами, ни величественными зданиями. Им почти не требовалось ничего сверх того, что производит их земля. Бродячие сказители и музыканты обходили город стороной, зная, что метониссцы презирают саму мысль продавать искусство – высшую форму гармонии – за серебро. Здесь не было даже вездесущих нищих. Метониссу посещали разве что паломники, пришедшие поклониться святыням, причаститься к таинствам в Латейском храме и увидеть чудо Эйнемиды – огромную, в десять стадиев диаметром, бездонную дыру в земле. Многие верили, что эта дыра ведёт прямиком в мрачное царство Урвоса, другие же считали её делом рук человеческих, бывшими копями обитателей Пнатикамены или иного древнего народа. Помимо паломников, в Урвософоры заглядывали философы, землеописатели, просто любопытные, ну и, разумеется, посланники других городов. Как, например, Хилон.

– Ну так что, – покончив с супом, Хилон чинно отложил деревянную ложку и окинул взглядом собеседников, – обсудил ли Тайный совет наше дело?

Сотрапезники Хилона многозначительно переглянулись. Четверо из них, включая хилонова знакомца Архела, состояли в Тайном совете. Также за обеденным столом присутствовал воин Гилетон, отличившийся в бою с хлаидскими налётчиками, и атлет Агесиполид, приглашённый ради гостя, ибо за время, проведённое тем в Урвософорах, они весьма сдружились. Небрежно относясь к еде как таковой, урвософорцы необычайно почитали сам обряд приёма пищи. Заседания Тайного совета и прочие важные совещания непременно проходили за накрытым столом. Если юношу приглашали разделить обед с мужами, а младшего – со старшими, это означало огромную честь. Позором считалось обедать в одиночестве, про такого человека сказали бы, что никто не пожелал преломить с ним хлеб. Ужинать, напротив, предписывалось дома, ради укрепления семейных уз. Урвософорцы полагали, что сытость и спокойствие способствуют зачатию, а родить как можно больше сыновей – первая обязанность гражданина.

– Да, Хилон, мы обсуждали этот вопрос, – ответил Архел. – Мы понимаем всю сложность положения, но участвовать в сварах между эйнемами противно нашим обычаям. Мы не желаем поднимать оружие на соотечественников.

– Таковы уложения, которых мы придерживаемся со времён Учителя, – кивнул другой советник, Эпифелем. – Гордость, алчность и спесь заставляют наших собратьев идти войной друг на друга и это приносит много горя. Сколько раз уже случалось так, что из-за наших дрязг Эйнемида оставалась беззащитной перед варварами? Мы не одобряем подобного поведения и, уж тем более, не хотим быть частью этого.

– Это наиболее достойное устремление, – сказал Хилон. – Молю богов, чтобы все эйнемы рано или поздно пришли к такому образу мыслей. Насилие против соотечественников неугодно бессмертным и пагубно для Эйнемиды. Однако подумайте вот о чём: если среди народа завёлся преступник, то, хотя он и соотечественник, первейшая обязанность граждан ‒ пресечь его злодеяния, потребуется, так и насилием. Если поступать иначе, общественному благу будет нанесён ущерб, который, со временем, приведёт к беспорядку и гибели государства. Мы – леванцы, сенхейцы, филисияне – поднялись на борьбу не ради наживы и не из ненависти. Мы хотим свободы, и не только для себя ‒ для всех эйнемов!

– Свобода… – мрачно произнёс советник Олитрион, немногословный здоровяк, настолько огромный, что за ним можно было укрываться от солнца. – Была ли хоть одна тиранния, которая не боролась за свободу? Это слово в Эйнемиде треплют слишком часто.