Эйнемида IV. Солнце нового мира.

– Это какой-то обряд? – растеряно моргнул Хилон. – Загадка? Часть посвящения? Прости, я не островитянин, я родился в Анфее. Мне не ведомы…

– Обряд… – фыркнула нереида. – Мне нет дела до обрядов. Море чтит заветы – когда звучит Призыв, дитя моря приходит в условленное место, чтобы помочь верному, но почему призвали меня?

– А кого были должны? – происходящее казалось Хилону совершенно нереальным, словно в песне рапсода.

– Не меня, – ответила нереида так, словно это всё объясняло. – И всё-таки, я пришла, не смогла не прийти. Я ждала здесь, и тут увидела: ты тонешь, – она хихикнула, и тут же стала серьёзной. – Спасать… Не положено, неправильно. Но я почувствовала… Почувствовала, что должна… Кто ты, сухокожий?

– Я не знаю… Меня зовут Хилон, а ты? Как тебя зовут?

– Лэассээнассэ…

– Лэа… Лисианасса?! – Хилон изумлённо вытаращился на собеседницу. – Ты Лисианасса!

– Соль Аматэ, как грубо… – нереида брезгливо скривилась. – Да, у вас меня называют именно так.

‒ Ты дочь Сефетариса и…

– Аэфэллэймо, – резко перебила нереида. – Не смей коверкать имя моей матери.

Лисианасса, дочь Сефетариса и Евлемы – завет между Повелителем волн и древними обитателями моря. На заре эпохи, новое сочеталось со старым и породило будущее. Каждую весну встаёт над восточным горизонтом созвездие Морской девы – память о том, как легкокрылая Тимерет из ревности ветром забросила нежноокую Евлему в Кахамскую пустыню, а справедливый Эйленос, вняв просьбе брата, вознёс несчастную на небо.

– Значит ты… богиня? – выдохнул Хилон.

– Богиня? – Лисианасса рассмеялась. – Нет, я не богиня, иначе разве могла бы я быть здесь?

– Не знаю… Разве боги не могут сойти на землю?

– Раньше... – на лице нереиды на мгновение мелькнуло нечто, похожее на страх. – Когда-то, могли. Аматэ меняется… Нет, я не богиня.

«Миру надлежит измениться…» – вспышкой сверкнуло в голове. Послание Тефея. Боги не могут спуститься на землю, но раньше могли. Что это значит? Голова Хилона разрывалась от вопросов.

– Расскажи мне… – начал было он.

– Нет. Ты здесь, чтобы получить то, зачем пришёл. Ты это получишь.

– А зачем я пришёл?

– За солью, водой и жизнью.

Опершись на руки, она поднялась над водой и грациозно вышла на берег. Хилон удивлённо сморгнул: вместо муреньего хвоста, из-под воды появились две точёные мускулистые ножки, совершенно человеческие, если не считать сросшихся пальцев. Он с трудом подавил непрошенную мысль о том, что последний раз был с женщиной – проклятой изменницей Молтис! – больше полугода назад.

– Что делать? – Хилон упорно не давал взгляду сползти ниже плоского зеленовато-белого живота. Получалось не слишком, но нереиду это, будто бы, не беспокоило.

– На колени, – она властно указала на широкую, полную воды чашу, росшую прямо из каменной плоти островка, и сама села рядом. – Дай руку.

Требовательно раскрытая ладонь протянулась к Хилону. Он повиновался и едва сдержал крик боли – кинжально-острый ноготь нереиды чиркнул по его запястью. Из длинной тонкой раны хлынула ярко-алая кровь.

– Больно, – усмехнулся Хилон.

– Соль, вода и жизнь, – Лисианасса провела ногтем по собственному запястью. Тёмно-бордовая кровь заструилась по руке, – Если берёшь, надо отдавать.

Схватив Хилона за руку, она соединила кровоточащие раны. Ощущение было такое, будто на свежий порез сыпанули солью. От запястья к плечу поползло бодрящее жгучее тепло.

– Что теперь? – Хилон с нереидой сидели на коленях, друг напротив друга, сцепив руки, точно дающие клятву побратимы или влюблённые. Их разделяла лишь каменная чаша. Смешанная кровь человека и древней струилась по предплечьям, бордово-алыми рубинами капая в загадочно поблескивающую воду.

– Соль, вода и жизнь – это ключ ко всему, – невинное личико Лисианассы превратилось в лик вдохновенной пророчицы. – Если их пробудить, откроются любые двери. Я – твой проводник, кровь Аматэ – твоё пробуждение. Дверь выбирать тебе. Входи!

Их сплетённые руки до локтя погрузились в оказавшуюся бездонной чашу, по поверхности воды поплыли тёмные перья крови. Голова Хилона закружилась, картина перед глазами размылась. С трудом удерживая ошмётки сознания, он взглянул в широко распахнутые глаза нереиды, а затем всё исчезло. Словно кто-то выдернул само его естество из головы, и, через всё тело протащив по полным бурлящей крови жилам, вышвырнул наружу сквозь зияющую в предплечье рану.

Его рвануло вниз, затягивая в извилистый желоб под каменной чашей – так, должно быть, чувствует себя мельчайшая красная капелька в венах, гонимая могучими ударами скрытого в неведомой дали сердца. Хилон бесконечно долго нёсся неведомо куда, не чуя ни света, ни тьмы, ни верха, ни низа, а затем всё закончилось, и перед ним распахнулся мир.