Эйнемида IV. Солнце нового мира.

Это было давнее правило игры, в которую они играли здесь, в окрестностях Псиллы, где полководец с семьёй имел обыкновение проводить середину зимы. Из шлема доставали табличку с названием древней битвы и разыгрывали её, используя вместо воинов вооружённых палками и пращами рабов. Если Темену или Кинане удавалось выполнить поставленную Сосфеном задачу, им полагался трофей – ценный и желанный подарок. Случалось такое, правда, крайне редко.

– А будет трофей? Какой? – Кинана обернулась, и Сосфен, на миг, вновь увидел живое, вечно любопытное лицо девочки, что бегала вслед за быстроногим Теменом в этих самых горах и, к вящему ужасу слуг, норовила залезть на самые отвесные кручи. Эврена, поглаживая заметно округлившийся живот, рассказывала об очередной проделке ребятни, а сам он тщетно силился напустить на себя суровый вид, сквозь который всё норовила пробиться глупая счастливая улыбка.

– Уговор есть уговор: за победу положен трофей, – Сосфен достал из ножен меч. – Знаешь, что это?

– Это твой меч.

– А знаешь, где я его взял? – Кинана совсем по-детски мотнула головой. – Когда твой отец надумал дать всадникам новые мечи, этот копис сковал для него гисерский кузнец – на пробу. Целый мешок серебра стоил. Сейчас все эйнемы говорят «герийский копис», а это самый первый из них. Брат подарил его мне, как он сказал «лучшему полководцу Герии». Задача: победить в бою. Справишься – награда твоя по праву.

– Тогда начинай прощаться с мечом, дядя.

Беззвучно рассмеявшись, Кинана вышла. Полководец долго смотрел на закрывшийся за нею полог шатра.

Глава VIII

Яркие лучи восходящего солнца, пробивающиеся сквозь щели в палатке, пробудили Гигия от крепкого здорового сна без сновидений. Не залёживаясь ни на мгновение, наварх упругим движением поднялся, откинул входной полог, и солёный, напоённый влагой воздух освежил его могучее, обнажённое, ещё хранящее тепло меховых одеял тело. При виде золотящейся на солнце морской глади Гигий торжествующе оскалился и шумно вдохнул. Он любил ставить свою палатку едва не на самой линии прибоя, чтобы даже во сне слышать дыхание моря, чувствовать его запах, всем телом ощущать его несокрушимую мощь. Море – орудие славы стратега Гигия и его возлюбленного Эфера. На море будут сокрушены все враги города Эйленоса, а значит и всего просвещённого мира. Покой, свободу и процветание несёт по морским волнам Гигий, наварх Эфера, и горе любому, кто встанет на пути, ибо он сын особенного народа и цели его священны.

Из-за спины послышался негромкий звук и мрачное лицо наварха мгновенно просветлело, стало ласково-мечтательным. Тепло улыбнувшись, Гигий обернулся. Лиск ещё спал, закутанный с головой. Из-под мохнатого одеяла виднелась лишь стройная нога, в полутьме палатки кажущаяся белой. Лишь дикий варвар, чуждый благородного чувства любви, смог бы остаться равнодушным при виде этого зрелища. Гигий застыл, точно скованный взглядом горгоны. Забыв о грядущей славе и победах, он жадно пожирал глазами то, что называл своим ежеутренним чудом. Спустись сейчас к нему кто-то из блаженных бессмертных и предложи исполнить любое желание, попросил бы Гигий не победы в бою, не Эйнемиду и даже не власть над всей вселенной. Пожелал бы он лишь, чтобы юность прекрасных длилась вечно и не была столь кратковременной их хрупкая красота. Дня, когда щёки его возлюбленного покроются грубой щетиной и он воссядет на скамье мужей Гигий ждал одновременно с гордостью и тоской.

Почувствовав обращённый на него взгляд, Лиск пошевелился, скинул одеяло и томно потянулся, наполнив даже столь простое движение подлинным изяществом и неповторимой грацией. Спохватившись, юноша поспешно сел, вызвав на губах Гигия ещё одну улыбку. Лиск стремился подражать возлюбленному даже в его привычке вставать с ложа, едва проснувшись, хотя сам был тот ещё лежебока. Что ж, пусть учится, великому мужу не пристало нежиться под тёплым одеялом. Великий муж деятелен и не отнимает даже мгновения у полезных и важных занятий.

– Ты уже проснулся, старший брат? А я, кажется, заспался, – яркие точно у девушки, губы тронула виноватая улыбка, на не знавших бритвы щеках появился лёгкий румянец. Гигий подумал, что разрешил наконец, так долго мучивший философов вопрос о цели творения и назначении сущего. Мир был создан кем-то, обладающим совершенным чувством прекрасного, ради одного вот этого зрелища.

– Кто первым придёт на рынок, купит самый свежий персик, – как и всегда при виде возлюбленного, Гигий пришёл в благодушное расположение духа. Труды и заботы нового дня ждут, но это не повод не вкусить мгновение счастья, раз уж боги так щедры на милости.

– Солнце высоко, ты не опаздываешь?

– Военачальник не может опоздать. Надо будет – подождут. Пусть знают, где их место.

– Но сегодня такой день…

– Не волнуйся, – Гигий усмехнулся и подмигнул. – Всё успеется.

Иной вряд ли бы заметил мелькнувшую на лице наварха тень, но от чуткого и внимательного Лиска не могло укрыться ни малейшее движение души возлюбленного.